Дети Донцовых — сын и две дочери — потеряли счет школам, в которых им доводилось учиться.
Однажды, кажется в 1940 году, отец пришел домой бодрым, сияющим. «Ну, женушка, пакуй вещишки, можешь даже половину распродать, махнем теперь на Урал…» Мать впервые заплакала — носит, мол, тебя нечистая сила, ближний ли свет тащиться на Урал, детей нужно до порядка доводить, а тебе не сидится… В то время старшая дочь, Наталья, окончила десять классов и собиралась поступать в Харьковский университет. Было решено Наталью оставить у родственников — пусть готовится к экзаменам.
Приехали в большой, разбросанный по берегам Урала город, какой-то еще неуютный и необжитый.
Мать продолжала упрекать отца: «Оставили какую квартиру… Строишь, строишь, а у самого собственного угла нет, в бараке живем».
«Наш угол вся страна, а ну-ка, погляди, какая-она большая. Мы с тобой, мать, еще в Сибири не побывали, на Дальнем Востоке не показывались. Построим здесь, и дальше», — весело говорил отец и, обратившись к сыну, продолжал: «Как думаешь, Вася, махнем? Ты у меня, сынок, географию не по книжкам учить будешь, а сам все увидишь, это понадежней».
Отец души не чаял в сыне и баловал его, самого маленького в семье; часто водил его на стройку. Стройка была огромная — глазом не окинешь, и всюду кирпич, камень, железо, доски, бревна и среди них, как муравьи, что-то делали люди, вспыхивали ослепительные огни автогенной сварки, перекликались машины, тарахтели колеса бричек. Василий испуганно жался к отцу, а он говорил: «Видишь, Вася, все это делает рабочий человек, как рабочий скажет, так и будет».
С работы отец возвращался всегда чистым, выбритым, опрятным. В руках он нес плетеную корзинку с инструментами и спецодеждой, и часто Василий слышал, как он упрекал соседа: «Гордости у тебя рабочей нет, вот потому ты и идешь с работы грязнулей. Ты на работу иди, как на праздник, и с работы возвращайся, как с праздника. Ты хозяин всему, и вид у тебя должен быть хозяйский…»
Василий любил зорькой ходить с отцом на рыбалку, и хотя удочки они забрасывали только для вида и домой возвращались без рыбы, но Василий бывал всегда доволен прогулкой и купанием в холодном и быстром Урале.
И вдруг война… Первый месяц отца на фронт не брали. Мать прослышала, будто ему, как хорошему специалисту, предоставлена бронь, но отец сам пошел в военкомат. Мать в слезы — кто тебя, дескать, непутевого, гонит. Василий впервые увидел отца суровым. Он говорил матери: «Ты знаешь, что там делается… Тут кое-как справитесь, а там надежный рабочий человек нужен, дорог каждый солдат. Понимаешь, мать?» И мать серьезно и тихо сказала: «Понимаю, отец…»
Потом ждали писем. Ждали каждый день, каждый час. Старшая дочь, студентка Наталья, присылала открытки — работает на окопах, чувствует себя отлично, уверена в победе. Отец писал по-хозяйски обстоятельные письма, и в каждой строчке сквозила присущая ему веселость: «Не горюй, мать, прохожу военную подготовку. Мастерок далеко не прячь, скоро вернусь…»
А мать все-таки горевала, потому что нелегко жилось ей с двумя детьми. Вторая дочь, Людмила, оставила девятый класс и пошла в цех ученицей токаря, вскоре и мать поступила работать в тот же цех уборщицей.
Дома хозяйничал двенадцатилетний Василий. Приготовив уроки, он бежал в магазин «отоваривать» карточки, потом стряпал обед и писал длинные письма отцу.
Однажды пришло письмо от Натальи — она добровольно ушла в армию и скоро освоит новую специальность связистки. Мать, как и положено матерям, в слезы, а Василий завидовал сестре. Он вообще в то время завидовал всем взрослым, которых принимали в армию и посылали на фронт.
Зимой сорок третьего года пришло извещение — маленькая, синеватая бумажка, которая принесла неизмеримо большое горе. В извещении говорилось:
«Младший сержант Сергей Илларионович Донцов пал смертью храбрых за свободу и независимость Советской Родины. Похоронен в братской могиле на западной окраине села Ольховки, Ленинградской области».
В тот же день мать слегла, и ее увезли в больницу.
Василий всю ночь проплакал в холодной комнате, а утром, еле держась на ногах, поплелся к матери в больницу. В больничном коридоре мальчика встретил маленький, весь белый старичок-доктор, он был в белом халате, в белой шапочке, с белой бородкой.
«Питание, молодой человек, главное питание — вот лекарство для вашей мамы», — усталым голосом говорил доктор.
А с питанием было плохо. Людмила и Василий отказывали себе во всем. Получив по карточкам хлеб, Людмила несла его на рынок, а оттуда возвращалась с крохотными комочками сливочного масла, а однажды ей удалось купить чуть подмороженное, но пахнущее веселым летним солнцем яблоко.