Каждый день Василий носил матери передачи. Как-то незаметно он подружился с белым старичком-доктором. Тот встречал мальчика приветливо и беседовал с ним, как с ровней, рассказывал о больных, жалуясь на нехватку медикаментов, и всегда с покорным вздохом заключал: «Что поделаешь, война…»
В другой раз, встретив мальчика, доктор весело сказал: «Все в порядке, молодой человек, — медицина победила. Маму вашу выписываю. Да, победила медицина», — повторил доктор.
Василий часто слышал о победах: наши войска сперва победили под Москвой, потом пришла большая сталинградская победа. Всюду он видел плакаты: «Все для победы», «Наше дело правое — мы победим», «Бойцы побеждают в бою, а ты побеждай в труде». Но слова старичка-доктора «медицина победила» имели свой особенный смысл, понятный и близкий Василию. После «победы медицины» вернулась домой мать, заметно постаревшая, измотанная болезнью, но по-прежнему ласковая его мама.
Весной сорок пятого года на семью Донцовых обрушилось новое горе: при форсировании немецкой реки Одер погибла Наталья…
Василию нелегко было сейчас вспоминать о суровых днях, и хотя прошло много времени с тех пор, но сердце порой сжималось от боли невозвратимых утрат.
— Василий Сергеевич, вы уж не говорите Иринушке, что плакала я, не любит она этого, — вытирая глаза, просила Ивановна.
Прибежала Иринка, уставшая за день, но веселая, чем-то взбудораженная.
— Бабушка, а я нынче заработала полтора трудодня, — сообщила она таким тоном, будто эти полтора трудодня составляли невесть какую ценность.
— Вот и хорошо, Иринушка, вот и молодец, — похвалила внучку бабушка.
— Василий Сергеевич, вы почему с молотком?
— Ремонтом занимаюсь, — ответил он, впервые внимательно приглядываясь к девушке. В ушах еще звучали горестные слова Ивановны: «Сиротка она». Но нет, веселая и жизнерадостная Иринка не была похожа на сироту, потому что добрая и отзывчивая бабушка заменила ей родителей.
— Ремонтом! И при такой жаре в рукавицах? Ой, держите меня, — расхохоталась Иринка.
— Чего смеешься-то? Василию Сергеевичу руки надобно беречь, — серьезно пояснила бабушка.
— Да? Вы, оказывается, белоручка? Вот не знала! А мои руки ничего не боятся. Осот могу рвать голыми руками и хоть бы что.
— Придержи-ка дверь, — попросил Василий.
Вдвоем они укрепили дверные петли, заменили трухлявые доски на ступеньках крыльца, а потом вышли на улицу подправить завалинку. Иринка помогала Василию Сергеевичу, и чувствовалось, что ей очень нравится это занятие…
Хотя мать всякий раз откровенно писала, что живется ей у зятя хорошо, что пенсии вполне хватает и пусть он, сыночек Васенька, не тревожится, а подумает теперь о себе, но все-таки Василий каждый месяц переводил матери немного денег.
Сегодня, получив зарплату, он, как всегда, поспешил на почту и встретил здесь Тобольцеву. Она сидела у маленького, забрызганного клеем столика, старательно заполняя телеграфный бланк.
— Разрешите присесть рядом? — попросил Василий.
— Пожалуйста, в тесноте, да не в обиде. Впрочем, уступаю вам место.
— Нет, нет, — отказался он.
— Но я уже сочинила телеграмму. — Она встала и подошла к крохотному оконцу.
Василий торопился поскорей заполнить бланк перевода, но, как назло, перепутал графы.
— До свидания, — дружески кивнула ему Тобольцева.
Василий с мольбой посмотрел на нее, он даже хотел отложить назавтра перевод денег и уйти вместе с учительницей, но она уже скрылась за дверью.
В открытое окно он видел, как Татьяна Семеновна прошла мимо, даже не взглянув на него…
«Ах ты, черноглазая, упорхнула», — с тихой грустью подумал Василий.
Возвращаясь из больницы после вечернего обхода, он замедлил шаги у дома Тобольцевых: быть может, выйдет она из калитки. Неужели не знает, не чувствует, что ждут ее, ищут с ней встречи? Ему даже захотелось постучать в темное окно и вызвать Тобольцеву… А зачем? Что скажет ей? Осторожно ступая, он медленно прошел мимо окон, оглянулся раз, другой и, свернув в переулок, побрел домой…
Дома, после чая, Василий ушел в свою комнату. Не зажигая лампы, разделся и только прилег, как раздался стук в окно. Он вскочил с постели, привычно оделся в темноте.
На крыльце его поджидала Тобольцева.
— Прошу, Василий Сергеевич, пойти к нам, — с тревогой в голосе попросила она.