— Вы настоящий волшебник, Василий Сергеевич. Да, да, волшебник и не возражайте. Мама ведь сразу уснула…
Тобольцев почувствовал, как от негодования у него пересохло в горле. Доктор, тот самый доктор, который только что ушел от аптекарши, теперь стоит у калитки с его дочерью. А она? Что знает она?
Тобольцеву вспомнилось, как Грушко подшучивал, пророчил доктора ему в зятья. Ну нет, пока он, Тобольцев, жив, не допустит! У Тани есть жених — самостоятельный и всеми уважаемый человек!
Тобольцев подошел к калитке и, еле сдерживая себя, процедил сквозь зубы:
— Татьяна, домой пора.
— Одну минуточку, папа.
Не взглянув на доктора, он со злостью толкнул ногой калитку и строго повторил:
— Ты слышала, что я сказал!
Утром на пятиминутке Василия поразило поведение Юлии Галкиной. Отчитываясь за суточное дежурство, она даже словом не обмолвилась о ночном происшествии.
«Неужели забыла», — неодобрительно подумал он, услышав знакомую фразу:
— Дежурство сдала медсестра Галкина. Все в порядке.
— Дежурство приняла медсестра Богатырева. Все в порядке, — эхом отозвалась Вера.
— Товарищ Богатырева, а ящик неотложной помощи вы проверили? — поинтересовался Василий.
— А что его проверять? На месте стоит, — вместо Веры ответила Юлия.
— Борис Михайлович, разрешите? — попросил Василий. — Доклад дежурной сестры не соответствует действительности. Товарищ Галкина говорит «все в порядке», это неправда. Товарищ Богатырева повторяет «все в порядке», это тоже неправда, потому что порядка нет! За такую сдачу дежурства сестер следует строго наказать!
— Подумаешь, наказать… — огрызнулась Юлия.
— Помолчите, товарищ Галкина! Ну-ка, ну-ка, Василий Сергеевич, в чем дело? — заинтересованно спросил главврач.
Выслушав доктора, он с гневом обратился к сестрам:
— Что же это вы подводить вздумали доктора? Я не позволю! Василий Сергеевич прав! Это безобразие! По выговору будет вам записано в личные дела. Товарищ Луговская, а вы куда смотрели? Учтите, я отстраню вас от должности старшей сестры!
В амбулатории после пятиминутки Вера напустилась на подругу:
— Юлия, как тебе не стыдно? Почему ты мне не сказала о ящике неотложной помощи?
— А что говорить? Для близира стоит этот ящик, чтобы начальству очки втирать.
— И все равно ты должна честно сдавать дежурство. Я теперь все, все буду сама проверять. Из-за тебя выговор получила! — горячилась Вера.
— Из-за Донцова. Это ему больше всех надо. Без него никакого шума не было в больнице. Подумаешь, чуть только что — сразу на пятиминутку: «Борис Михайлович, разрешите доложить…» Ябеда он, вот кто.
— Доктор прав! Прав! А ты… ты… Я с тобой не буду разговаривать! — крикнула Вера и выбежала из приемной.
Юлия удивленно пожала плечами.
«И чего раскричалась? Подумаешь, важность большая — какой-то выговор», — рассуждала она, взбивая перед зеркалом рыжеватые кудряшки.
В приемную вошла акушерка — грузноватая, полная женщина.
— Ну вот, опять поругались? — с упреком спросила она.
— Ах, тетя Маша, надоело мне все, — отмахнулась Юлия.
— Надоело, — акушерка осуждающе покачала головою. — А что, скажи, не надоело тебе? Все ждешь своего особенного, непохожего на других? Ах, Юля, Юля, непутевая ты какая-то, — с укоризной продолжала она. — И я такой же была. Приехала сюда когда-то и ждала, ждала принца заморского, потом вышла за простого колхозника и, слава богу, прожила двадцать пять лет.
— И вы считаете себя счастливой?
— А как же! Трое детей.
Акушерка рассказывала о своих детях, и лицо ее, грубоватое и какое-то нескладное, хорошело.
— Разве только в детях счастье? — тихо возразила Юлия.
— А ты посмотри в окно: вон побежала на речку ватага ребятишек. Первый крик каждого из них я слышала первой. Я первой брала на руки младенца, маленького розового человечка. Держу, бывало, на руках новорожденного, слушаю его требовательный крик и думаю: а кем ты будешь, человечек? Может, великим станешь? А разве это не настоящее счастье, Юлия, помочь матери на свет родить нового человека? Да я свое акушерство ни на какое другое дело не променяю. Вот оно и счастье мое.
Но Юлия такого счастья не понимала. Она поскорей спешила отделаться от дежурства в больнице и убегала домой к мечтам своим и книгам.
…Борис Михайлович говорил Василию: