— Да не отпущу я вас, — решительно заявила хозяйка. — Таня скоро придет. Чайком угостим. К соседям она побежала на минутку.
Василий изумленно взглянул на Варвару Платоновну: неужели догадывается, почему он ходит к ним?
Втроем они пили чай, и вдруг, о чем-то оживленно разговаривая, вошли Тобольцев с Антоновым. Антонов был одет по-праздничному: на нем светлый, тонкой шерсти, костюм, белая рубашка, галстук. Лицо у него свежее, чисто выбритое.
Василий заметил, как мужчины в недоумении переглянулись.
— Аккуратно к чаю успели, — с деланной веселостью проговорил Тобольцев и пригласил Антонова к столу. — А ну-ка, Танюша, угости своего суженого чайком, — попросил он, указывая глазами на Антонова.
То ли не поняла она смысла этой просьбы, то ли с вызовом, Татьяна сказала:
— Давайте ваш стакан, Василий Сергеевич.
Рука Антонова дрогнула, и чайная ложка звякнула о пустой стакан.
Тобольцев сурово скосил глаза на дочь.
Сейчас Василия неудержимо тянуло зайти к Тобольцевым, но как он посмотрит в чистые глаза Татьяны после вчерашнего похождения?
«Ты не достоин ее внимания», — с ожесточением подумал Василий и тяжелым шагом поплелся домой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Однажды Корней Лукич то ли в шутку, то ли всерьез говорил, что сельский медик, помимо шприца и трубочки, должен иметь еще в запасе добротные резиновые сапоги, чтобы беспрепятственно форсировать весной и осенью широченные уличные лужи. О сапогах в это жаркое лето Василий не думал, а вот по примеру старого фельдшера электрическим фонариком обзавелся. Всякий раз, ложась в постель, он прятал его под подушку, чтобы ночью, если кто-нибудь постучит, не возиться со спичками.
Хотя Василий спал чутким сном, но петушиные голоса теперь не будили его по утрам. А вот заслышав стук в окно, он мгновенно просыпался, нащупывал под подушкой фонарик и вскакивал с постели. У него (опять же по примеру Корнея Лукича) был небольшой чемоданчик, наполненный самыми необходимыми медикаментами, бинтами, инструментарием — всем тем, что нужно было для оказания первой помощи.
— Покойной ночи, Василий Сергеевич, — послышался за перегородкой голос Иринки. Она всегда говорила эти слова перед сном.
— Покойной ночи, Иринка, — отозвался Василий, не отрываясь от книги.
За окном неожиданно раздался треск мотоцикла и вдруг смолк. Кто-то подъехал к дому. Василий распахнул окно и не успел слова вымолвить, как услышал:
— Извините, товарищ доктор, я из Успенки. Сынишка захворал. Жена послала за вами. Я говорю, до утра подождем…
— Зачем же до утра ждать. Я готов ехать, — сказал Василий.
Мотоцикл, подпрыгивая, быстро мчался по сельской улице. Казалось, машина недоверчиво ощупывала дорогу усами лучей. Кое-где на ритмичный стук мотора лениво откликались хриплыми сонными голосами собаки. Свет фары вырывал из темноты приземистые избушки, на мгновение поджигал оконные стекла и, трепеща, скользил дальше. Вот он осветил засидевшуюся на скамейке парочку, и Василий заметил, как девушка торопливо прикрыла косынкой лицо. Вот промелькнули последние избы Федоровки, и мотоцикл вырвался в темную степь.
Хотя ночь показалась сперва теплой, но здесь, в степи, упругий встречный ветер обжигал холодком лицо и заставлял Василия поеживаться.
Иногда через дорогу испуганно скакали на тонких длинных ножках тушканчики, выходившие по ночам из своих нор на охоту. В лучах света они казались белыми комочками ваты. Порою мелькала тень какой-нибудь вспугнутой птицы.
Часто попадались встречные машины. Приветливо подмигивая фарами, они с грохотом проносились мимо, и тогда мотоцикл нырял в густое облако пыли, и Василий чувствовал, как эта пыль резала глаза, щекотала в носу.
Сейчас доктора удивляло обилие огней в степи. То там, то здесь сияли они то в одиночку, то собираясь кучками, словно для какой-то дружной беседы, в другом месте ползли парами, тройками… Он знал: это работают комбайны, это трудятся люди на колхозных полях в страдные дни уборки, и ночь им не помеха!
…Термометр показывал тридцать девять градусов. Пульс у больного малыша трудно было сосчитать: под пальцем трепетала тоненькая ниточка артерии. Ребенок дышал часто и натужно, будто ему не хватало воздуха. Лицо у него было пунцово-красным, особенно щеки, они пылали. Когда Василий попытался фонариком осветить лицо ребенка, тот плотнее сжал припухшие веки и расплакался.
«Светобоязнь», — отметил про себя Василий.
У кроватки, всхлипывая, стояла молодая женщина-мать. Эти всхлипывания раздражали Василия, мешали ему сосредоточиться. Из рассказа родителей он уже знал, что четырехлетний Женя утром чувствовал себя героем, а в полдень закапризничал и неожиданно попросился в постель. Мать сначала не обратила на это внимания, думая, что сынишка набегался, устал. Укладывая сына в постель, она почувствовала, что у него повышена температура. Срочно был приглашен сельский фельдшер. Фельдшер Соломка успокоил родителей: ничего опасного нет, просто-напросто малыш немного простыл: где-нибудь сквознячком протянуло, и только. Фельдшер посоветовал напоить Женю чаем с малиновым вареньем, растереть спинку одеколоном или водкой.