Из-за кустов хорошо обозревалась река и часть берега. Лучшего наблюдательного пункта и не надо было желать.
Часов в десять, как и грозился, появился Говорун на своей бело-голубой лодке. Он высадился на берег как завоеватель, но там его никто не ждал. Пустынный берег, однако, его как будто не смутил. Наверное, подумал: явятся, не могут не прийти.
Но он-то знать не знал, на каких отчаянных ребят напоролся.
Вот сейчас из-за укрытия ребята следили за действиями Говоруна. Между прочим, Камал захватил с собой отцовский бинокль. Ему и поручили вести наблюдение за берегом.
— Топчется на месте, — время от времени докладывал он. — Зыркает во все стороны. Закурил. Дым пускает.
Девчонки по нескольку раз переспрашивали разведчика: не собирается ли Говорун убраться восвояси? Лежать на сыром песке им надоело. Они ведь не военные!
— Пока нет, — отвечал Камал. — Но выдержки ему ненадолго хватит. За это ручаюсь своим биноклем.
— Тише ты! — предостерег Азамат.
— Он нас не может заметить, — успокаивал его Камал.
Не прошло и получаса, как они услышали шум моторки.
— Говорун отступает, — горячо зашептал Камал. Но его никто уже не слушал, потому что из траншей и окопов высунулись все: каждому хотелось запечатлеть в памяти этот исторический момент. После того как вдали исчезла моторка вместе с пассажиром, по предложению девчонок устроили дикий танец. Кривлялись кто как мог, издавая истошные звуки.
Торжества волей-неволей прекратились через несколько минут. После того как опасность миновала, почти все потеряли интерес к необитаемому острову. Один за другим стали возвращаться домой. Первой отплыла Земфира. За ней другие.
На необитаемом острове остался один Азамат. Ему не надо было никуда спешить, так как бабушка ушла в поликлинику лечить зубы. Вот он и предался раздумьям. Пустынный остров для этого самое подходящее место.
Мальчишка, оставшись наедине с солнцем, приступил к беседе с самим собой. Может, он таким образом докладывал заодно солнцу про то, какие события происходят на Последней улице? Трепался, одним словом, со всей вселенной?
Философские упражнения
«Храбрым может стать только тот, кто собой не дорожит».
Борис-Кипарис«Самые несчастные — самые красивые».
Борис-Кипарис, Хитрый КамалЕсли, бывало, Камал схватит на уроке двойку, а такое с ним приключалось еженедельно, то он изображал из себя самую разнесчастную личность. Еще не доходя до своих ворот, он начинал горько-горько сетовать на свою судьбу.
— Какой я негодяй! — жаловался он громко-прегромко. — Не оправдал! Не оправдал доверия папы и мамы. Они обо мне заботятся, а я что делаю? Двойки приношу! И учительница, конечно, обо мне заботится. И ее доверия не оправдал. Теперь и на машине к бабушке не поеду, потому что не заслужил.
Вот так, бывало, разжалобит своего отца и сухим из воды выйдет.
А когда ему удавалось заработать четверку — и такое изредка приключалось, — то еще за квартал от дома начинал орать:
— Оправдал! Оправдал! Оправдал! Ничего не скажешь, хорошая лиса!
Он нес чепуху и про Последнюю улицу. Конечно, лгал тем, кто на ней сроду не бывал.
Будто бы Последняя улица самая длинная на всей планете. Если его послушать, то собак Последняя улица кормит рыбой, как где-нибудь на севере, а все мальчишки, как на подбор, боксеры.
Каждый человек — целый мир.
Мелко накрапывал дождь. Хаким Садыкович накинул на себя плащ, напялил на голову старую шляпу. Жена не стала допытываться, зачем он одевается и куда направляется.
В такую непогоду ему не сидится дома, так же как и в буран и в ливень.
Уже на улице, под дождем, он подумал: «Зря не взял зонт». Но возвращаться ему не хотелось. Когда человек спешит, разве он думает об удобстве?
Зеркальная гладь улицы под моросящим дождем начинает жить новой жизнью. В такой час, будто весь мир, опрокидывается, и ты под своими ногами вдруг замечаешь тучи, силуэты домов, призрачные тени машин. Такое открытие возможно лишь тогда, когда ты очень уж любишь дождь.
Сегодня в нем молчит художник, беззаветно преданный природе, восторженный ее сын. Просто по улице спешит озабоченный человек. Все началось со звонка Нафисы, секретаря райкома комсомола: «По вашей просьбе на Последнюю улицу посылали двух вожатых, оба вернулись ни с чем. Обижаются, что ребята трудные, и вообще отказываются с ними работать. Я понимаю, конечно, никуда не годных детей нет, но все же…»