Выбрать главу

Поселок Ушаковский, где мы ночевали, забрался на высокий берег бухты Роджерса. Это усадьба колхоза «Рассвет Севера», единственного на Врангеле. Живут в колхозе потомки первых поселенцев — оленеводы и зверобои. Председатель, молодой парень из Тамбова, ушел на катере в лагуну Предательскую поджидать моржей. Мы встретили его еще в Сомнительной. Он рассказывал, что в колхозе подъели последнее мясо и теперь вся надежда на моржей. Как раз в конце августа — начале сентября они выходят на мыс Блоссом спать. Моржи — известные лежебоки. Часа два в день у них уходит на еду, остальное отводится сну. На лежбище их и бьют, прямо на берегу. Мясо моржа довольно вкусное, особенно горло, печень и маринованные ласты.

Глава у моржа маленькие, тусклые, видит он совсем плохо, зато слух тонок, как у дирижера симфонического оркестра. Морда у моржа помятая, бульдожья. На льдине он неуклюж, но в воде ловок и может победить такого могучего врага, как белый медведь.

Егерь, отлавливающий моржат для зоопарка, жаловался, что, как только накинешь на белька аркан, мать просыпается и кидается на трос, пробует его перегрызть, а потом придавливает своим грузным телом — хоть плачь: в каждой маме тонны полторы. В день нашего приезда егерь был озабочен и молчалив. Неделю назад он вызвал самолет, чтобы вывезти в Москву только что пойманного резвого моржонка. Самолет обещали. А моржонок открыл загончик и сбежал. Отменять спецрейс было неудобно, а моржи, как назло, не спешили вылезать на Блоссом. Раньше их было хоть пруд пруди, а теперь куда меньше: то ли пароходы распугали, то ли выбили в прежние годы.

Сейчас звериное царство Врангеля охраняют два егеря. Они берегут птичьи базары, ограничивают отстрел моржей, беспощадно штрафуют за белых медведей.

В ноябре со льдов океана выходят на северный берег острова отяжелевшие белые медведицы. Они поднимаются на высокие горы, так что позади у них остается океан, а впереди — пустынная тундра Академии. Медведицы роют берлоги в глубоком, утрамбованном ветрами снегу. Иногда берлоги тянутся цепями, метрах в шести — десяти одна от другой. Весной с появлением солнышка медведица выбирается из снежного логова и по глянцевому насту спускается к морю. За ней катятся медвежата. Медведица долго стоит на прибрежных камнях, втягивая ноздрями запах океана. Там, во льдах, охотится на доверчивых нерп ее супруг. Потом она прыгает в полынью и плывет, вытянув над водой длинную белую голову. Медвежата топчутся на берегу. Мать рычит, размягченно и ласково, приглашая их вместе наслаждаться океаном. Но они испуганно жмутся друг к другу. Тогда медведица вылезает, берет малышей за загривок и насильно окунает их в воду. Остров Врангеля — одно из немногих мест на земле, где рождаются белые медведи.

Егери гордятся своей профессией. Они охраняют колыбель, незащищенный вход в царство зверья.

Ниже Ушаковского, у самой бухты, на длинной темной косе лежит поселок полярников. Над чистенькими стандартными домиками ветряк и мачты антенн. У берега засели стамухи — старые льдины, причудливые, как изделия искусного стеклодува.

Пожилой, расторопный человек в стеганке и потрепанной ушанке (мы приняли его за завхоза) на вопрос, как устроиться с жильем, замялся, как и подобает хозяйственникам: дескать, места нет, но вот спальные мешки найдутся, и питаться можно в столовой «полярки», тем паче, что больше и негде. Потом он представился: «Зайцев, начальник полярной станции».

Вечером мы сидели в уютной квартирке Николая Константиновича и листали хозяйственные книги — точнейшие, копейка в копейку, отчеты о каждом дне «полярки». Было тепло и тихо. Скатерть на круглом столике, уютный диван, коврик на полу, коврик на стене. Что-то напоминала эта комната. Пожалуй, квартиру Гутниковых в Лорино. И здесь видна была привычка хозяина везде располагаться основательно. Николай Константинович был поглощен доходно-расходной книгой, ломал голову насчет угля и мяса. Зашли две женщины, рассказали вполголоса о глупой какой-то ссоре, попросили вмешаться. Зайцев слушал их с участием, волновался, переспрашивал, будто от этого зависела судьба знаменитой арктической станции.

Хотелось порасспросить Николая Константиновича о пургах, полярной тоске, о чем-нибудь лондоновском, мужском. Но при взгляде на деловитое лицо и аккуратные с проседью височки просто язык не поворачивался.

— А вот мы сейчас чаечку, чаечку, — хлопотал хозяин. — А потом и на боковую. Вам я раскладушечку в кабинете поставлю, а молодой человек вон там, на диванчике…

Утром на метеоплощадке парень, жмурясь, снимал показания термометра, гелиографа и еще каких-то мудрых приборов. Парень был удивительной внешности: громадного роста, огненно-рыжий, с солнечной бородой и яркими, под цвет островных незабудок, глазами. Звали красавца Иван Стойко. Он пятый год в Арктике, сразу после ЛАУ, Ленинградского арктического училища. Сначала зимовал на острове Четырехстолбовом, а теперь уже второй год зимует на Врангеле. Иван — старший техник метеостанции. Он охотно объяснил нам, что зимой здесь теплее северный ветер, что удобнее всего следить за ледовой обстановкой с крыши вон того домика в Ушаковском и что Врангель передает синоптические сводки через каждые три часа, а климатические — через восемь.