Рядом с прикрытой газетой фотографией лежала свежая телеграмма: «Оленьку отдали ясли выезжаю тебе целую Ирина». Жена. Эта при первой возможности всегда перебиралась к нему.
— Едем! — хором выдохнули мы. — Удачной вам зимовки!
— Погодите! — Зайцев засуетился, пошел в сени и вернулся оттуда с двумя грандиозными овчинными тулупами.
— Вот так-то надежнее будет! — удовлетворенно сказал он. — Примерьте-ка шубеечки.
Окинул нас, затонувших в тулупах, по-женски придирчивым взглядом:
— Хорош! В Сомнительной сдайте на метеостанцию. Ну, как говорится, с богом! В Москве будете — Женьке позвоните…
Он вышел на крыльцо в своих мягких домашних туфлях. Ветер поставил дыбом тщательно подстриженные волосы. Когда мы, поскальзываясь под тяжестью рюкзаков, отбежали уже метров двести, Николай Константинович что-то закричал. Мы остановились, но он досадливо замахал рукой: идите, идите! «Ечку ить», — донес ветер. Переглянувшись, мы засмеялись: «Чаечку не успели попить!»
Трактор пыхтел, выпучив зажженные фары. Все уже были на местах. По нетерпеливо клацающим тракам я пробралась в кабину. Подождали, пока Роман умостится в железном кузовке. Двинулись. Тележка запрыгала за нами, как гигантская черная жаба. Лучше уж было не оглядываться. Иногда механик, сидевший за рычагами, останавливал трактор, выскакивал и заглядывал в тележку. Возвращался, усмехаясь:
— Жив еще!
Мне виден был огонек харитоновской папиросы. Он то проваливался вниз, то взлетал выше нашей кабины. И кто придумал ездить по тундре на колесах?
Шесть часов спустя, разминая затекшие ноги у дверей гостиницы, Харитонов дал нам интервью как испытатель, участвовавший в опробовании новой машины:
— Педантичный рентгенолог, просветив меня, тут же ушел бы на пенсию.
Было два часа ночи. В гостинице, прежде полупустой, все было увешано кожаными куртками. По комнатам перекатывался храп. Что за нашествие, откуда?
Утро пришло детское, как новогодняя сказка, где кристаллами горного хрусталя вырастают ледяные замки и мальчики в красных сапожках спасают большеглазых снегурочек, заплутавшихся в зимнем лесу.
— С Новым годом! — сказали мы друг другу. Уж очень напоминало это снежное утро любимый праздник — Новый год.
Что может быть прекраснее новогодних вечеров в детстве, когда весь лес приходит домой, добрый и загадочный, как елка, от которой пахнет Дедом-Морозом и лесными звездами. И в стеклянных фонариках поселяются крохотные человечки, каждый вечер зажигающие внутри огонек. Все существо переполняет доброта, хочется сказать взрослым, как ты их любишь и как будешь заботиться о них, когда вырастешь. Забираешься с ногами в мягкое, глубокое кресло. Слезы щиплют глаза, елка расплывается в радужных паутинках. И ватная Снегурочка из универмага вдруг встает из-под елки и тихо гладит по щеке. От этого прикосновения, теплого и легкого, становится совсем счастливо.
— С Новым годом! — будит утром мама. Едва одевшись, бросаешься к елке. А хитрые человечки попрятались, Снегурочка неподвижно стоит под елкой, да и вся елка вроде чужая — редкая, прозрачная. Правда, конфеты виднее. Но их пока не разрешают срезать. А на улице волшебный снег из сказки. И пахнет арбузом, и люди все румяные и смеются. Внутри что-то растет, растет, и от избытка радости кубарем скатываешься с крыльца. Бороздишь валенками пухлые траншейки, комкаешь податливый снег в кулаке, бросаешь в курносую пятилетнюю соседку, она — в тебя. И вдруг становится жаль ровную снежную белизну, хочется сохранить ее, оставить. Но скоро все выйдут на улицы — и тогда все. Надо пользоваться, пользоваться снегом! Валишься в сугроб и катаешься по нему, отплевываясь, ослепнув. И жизнь так прекрасна, что опять хочется кричать. Но выходит чья-нибудь мама и просит играть потише.
— Самолет! — воскликнул Роман.
Я проследила за его рукой и увидела самолет, странный, как все это утро, алокрылый, будто пламя на снегу. Через всю Арктику видно. Откуда вдруг самолет?
— Разрешите пройти!
Из гостиницы вывалила группа коренастых мужчин, в тех самых кожаных куртках, что висели ночью на вешалке. У самого старшего на груди несколько массивных красных значков, вроде ордена Красного Знамени. Это летчик-миллионер. Небось, командир той самой огненной машины, от которой плавится врангелевский снег.