Даже на самом Крайнем Севере не должно быть бесконтрольности. Буфетчица на Шмидте, продавщица в Шахтерском, зарвавшийся прораб на глухом прииске должны знать: плохо будут работать — снимут. Ей-богу, государству выгоднее привезти на Чукотку еще одну повариху или буфетчицу, чем отправлять летчиков в полеты голодными. Бесконтрольность на Севере слишком дорого нам обходится. А контролировать здесь не так уж трудно: все завозится, от рабочих до сахара. Я предвижу возражения кадровиков: попробуйте набрать на Чукотку уйму благовоспитанных и квалифицированных людей!
В том-то и дело, что при хорошей механизации никакой такой уймы не надо. В. И. Ленин писал о горных запасах Сибири: «Они находятся в тех условиях, где требуется оборудование лучшими машинами». Ленин знал, что, если везти далеко и надолго, надо везти хорошее.
Те, кто ответствен за горную Чукотку, тоже должны это понять. Старые машины, которыми оборудованы сейчас колымские и чукотские прииски, разорительны для страны.
Механизация сократит число рабочих. Значит, появится возможность еще повысить заработки и учредить тот самый жесткий отбор, который избавит Чукотку от рвачества, сезонщины и невежества.
Возможно, пора объявить новый призыв молодежи на Север и путевки давать только самым достойным, тем, кому действительно выгодно платить высокие северные коэффициенты.
Отдаленные районы — это то, что мы строим сами. И строить надо крепко, на века, чтобы потом не приходилось переделывать.
Билибино все не открывалось. Оно лежит среди гор, в глубокой чаше, и если опускается в чашу туман, это надолго.
— Очень трудная трасса, — вздыхали пилоты, косясь на озлобленных пассажиров. — Горы — и сразу посадка, промахнулся чуток — осколков не соберешь.
— Билибино — известно какая дыра, — поддерживал их морщинистый горняк в желтом полушубке. — Как зимой бабы печки затопят, так закрывается аэродром. Как затопят, так закрывается!..
Смешнее всего, что это была правда: от печного дыма конденсируются в долине пары и зависает туман.
Маленькая комнатка аэропорта была нашпигована людьми. Открывая дверь, приходилось искать, куда бы поставить ногу. Сидели на стульях, на полу, на чемоданах и узлах. Трое корешей с татуированными руками разухабисто пели под дребезжание гитары. Все трое были старатели из Сусуманского района. Артель распалась, и они подались к дружку, на Бараниху. Артельщики напомнили мне одну историю, услышанную на далеком колымском прииске. История эта довольно длинная, но я все-таки ее расскажу.
На рассвете Булыгина разбудил телефон. Шлепая по холодным половицам в прихожую, директор прииска с раздражением думал о том, что разные ночные ЧП стали приключаться именно с тех пор, как он провел себе домой телефон.
— На Черном человека убили… — издалека сказал незнакомый голос. Булыгин ругнулся в трубку, но та уже отмалчивалась, настораживая тишиной.
Черный был самым дальним участком. Пробирались туда одни «крабы» — мощные трехосные ЗИЛы. А так как всю последнюю неделю сеялся дождь, то директор только крякнул: «Придется на «козле» до стрелки, а там через сопки пешком вверх-вниз, километров двадцать». Он оделся, взял ружье: у Черного погуливали медведи. Подумал и прицепил еще финку. Крыльцо было мокрое — опять шел дождь. Булыгин зябко поежился и пошел будить шофера.
В длинной палатке, распяленной на лиственничных опорах, выстроились в два ряда штук тридцать разворошенных коек. Потрескивала железная печурка с коленчатой трубой. Булыгин уселся на табуретку около печурки, стал стягивать сапоги: промок.
— Грязь-то развели, как в конюшне! — поморщился он, разматывая портянку.
Двадцать пар глаз следили за ним: вся вторая смена налицо.
— А чем мы не кони? — сказал блондин-альбинос с челкой, закрывавшей один глаз. — Отработали — и в стойло.
Булыгин повесил портянку и покосился на парня. Из летунов — таким везде плохо.
— При нынешней конъюнктуре можно и получше оформлять трудящимся жизнь. — Из дальнего угла вышел сухопарый мужчина в пижаме и теплых домашних туфлях. — Газет и тех не везут, не говоря уж о хлебе.
Директор с шумом выдохнул воздух и сунул ноги обратно в сапоги. Поднялся, поправил ремень.
— Бригадира сюда и всех с первой смены.
В спину понесло холодом. Откинув полог палатки, один за другим входили бульдозеристы, рабочие приборов, опробщики. Они здоровались с директором и рассаживались на койках, что поближе. Вошел бригадир, плотный, красивый мужчина.
— Сейчас обвиняемый придет, Иван Артемьич. А пострадавший, вон он…