Уезжали мы на рассвете. Гулко цокая по только что выметенным плитам тротуара, мы поднялись от гостиницы вверх по проспекту Ленина к стали поджидать автобус. Рюкзаки, отягощенные моржовыми клыками, в последний раз оттягивали плечи. Было по-утреннему морозно, день нарождался прозрачный, не замутненный ни одной тучкой. Только высоко-высоко в темно-синем зените, просвечиваясь насквозь, как месяц в полдень, стояло длинное перистое облако.
В бестолковом Магаданском аэропорту — новое здание еще не действовало и только снисходительно поблескивало огромными модерными стеклами — мы протиснулись к одной из стоек и спросили, где наш самолет. «Опаздывает!» — ответила кудрявая дежурная и тут же убежала по каким-то совершенно неотложным делам. Мы и сами догадывались, что если самолета нет, то он опаздывает, но никаких уточнений так и не последовало. Выстояв порядочную очередь в столовке, мы съели биточки с холодными макаронами, а потом в мрачноватом, похожем на запущенный ангар или старое овощехранилище зале ожидания дожевали грудинку, предусмотрительно заготовленную в магаданском гастрономе.
Нашего ИЛа все не было. Ходили слухи, что он сел не то в Охотске, не то в Якутске и вроде бы сегодня его вовсе не будет. Велись раздумчивые переговоры: возвращаться ли в Магадан или попробовать выбить местечко в тесной аэропортовской гостинице. Мы не участвовали в этих совещаниях, потому что денег на гостиницу все равно уже не было.
Наш ИЛ-18 прилетел незаметно и тихо, когда пассажиры, истомившись, уже не в силах были его ожидать. Он сел в сторонке, будто чувствуя, что провинился, и мы заметили его усатое туловище только тогда, когда от него к аэропорту потянулась ниточка «чернокожих» с сетками, набитыми круглощекими арбузами, яблоками и дынями, светившимися, как портативные солнца. Север возвращался из отпусков. Душный аромат черноморских курортов, осеннее изобилие южных базаров — соблазнительная и недоступная уже нам роскошь волной прокатила сквозь бледные, не скрывающие своей восторженной зависти наши ряды и исчезла в отверстых дверях автобусов в такси.
— Пять лет в отпуске не был, и сейчас вот задержался! — мужчина в новенькой соломенной шляпе и желтых сандалиях, наверное час назад еще красовавшихся на полке магаданского универмага, нетерпеливо переминался у входа на поле. — В Минводы лечу, а солнышка, однако, уж не застану, — ни к кому не обращаясь, нервничал он. И вдруг, подхватив свою синюю авоську, ударился к самолету, придерживал на бегу новенькую шляпу, которая была ему маловата и все норовила соскочить. Тоненькая стюардесса прогнала нетерпеливого дядьку от трапа.
— Хоть бы немножко солнца застать, а тут тянут и тянут кота за хвост, — смущенно посмеиваясь, оправдывался он, покидая поле под надзором строгой стюардессы.
Когда мы взлетали, в самолете еще стоял тонкий аромат ташкентских дынь и переспелого дюшеса.
Сопки плавно повалились под крыло. Еще немного, и мы перестанем различать знакомые очертания Колымской земли.
Женщина-чукчанка, сидевшая впереди меня на кресле 3а, несколько раз беспокойно оглянулась, не то принюхиваясь, не то приглядываясь. Мы удобно откинувшись на креслах, безмятежно встречали ее озадаченный взгляд. Да, да, она не ошиблась: здесь, в салоне изящного лайнера, запахло ее родиной — тундрой. В сборчатом кармашке позади ее кресла, в камосной рукавице, излучающей запах яранги, мудро усмехался раскосый бог зверобоев — костяной пелекен, принесший нам удачу.
ФОТОГРАФИИ
У бухты Провидения.
Каждое утро охотник подходит к морю и вглядывается в даль, то свирепую, то прозрачно-спокойную. Какой подарок приготовило ему море — от Мечигменских лагун до мыса Дежнева?
Мыс Дежнева — самый край нашей земли. Сюда падают первые лучи восходящего солнца. Жители поселка Уэлен просыпаются раньше всех.
Сурова Чукотка и далека. Люди здесь почти не расстаются с меховыми одеждами. Но «Спидола», вертолет, свежие газеты — этим здесь никого не удивишь.
