Один из них время от времени пускал пулеметную очередь по входу. Но, видимо, поняв, что прямыми попаданиями нам вреда не нанести, стал намеренно бить по потолку, рассчитывая на рикошет. Упрямство его приводит меня в ярость. В потолке пещеры — бесчисленные следы от пуль.
Пещера наша глубокая, и теперь, когда миновало три часа пополудни, в ней стало темно. Тьма доходит почти до самого входа, а перед нашими глазами буйствует лето. Наконец стрельба немного стихла и пули перестали залетать внутрь.
Я взглянул на Аделу. Она показалась мне какой-то маленькой за своим камнем, совсем девочкой. А она уже десять месяцев воюет и многое повидала. Адела присоединилась к нам, когда наши военные поражения увеличились. Но на ней это словно не отразилось. Более двух лет живем мы под страшным взглядом бога войны. И ей, конечно, тяжелее переносить тяготы походов. «Не думай об этом! Все равно без толку… Нужно сохранять спокойствие…»
Точным выстрелом я приковал к земле бандита, когда он стал подбираться к нам под прикрытием пулемета. Раненный, он отполз и спрятался за камнем…
Я мысленно представил себе тех, кто прятался там, внизу. Для меня это были звери, бесчувственные и тупые, жаждущие нашей крови. Я вспомнил, как однажды, еще до войны, жандармы окружили разбойника. Он держался почти целый день. Что он чувствовал в своей пещере? Какие у него были мысли? Мы все тогда думали о нем так же, как я сейчас думаю об этих, внизу…
Мне приходилось видеть, как охотники загоняли волка в узкое с отвесными берегами русло пересохшей речушки. Бедняга скрывался в кустах, прижатый к скале, а перед кустами полукругом бесновались собаки.
И я попытался поставить себя на место бандитов. Отчетливо, как на киноленте, увидел я нас — мужчину и женщину в пещере. Можно ли нас считать разбойниками? Безусловно, нет. Ведь мы сражаемся против оккупантов, пришедших на нашу землю. А вот эти бандиты только помогают врагу.
Несмотря на нашу крайнюю бережливость, запасы патронов у нас уменьшались. «Нужно обуздывать свое бешенство, иначе скоро останемся без боеприпасов…» Я подгреб к себе тридцать штук патронов, что лежали между мной и Аделой. Она никак не реагировала на это движение и продолжала наблюдать за противником, убежденная, что я знаю, как следует поступить. Адела видела разгром сильной дивизии, и эта наша схватка — ничто по сравнению с тем — мелкая стычка, короткая интермедия войны, передышка перед большой бурей. В глубине души девушка, может быть, и испытывала затаенный страх, но выглядела она собранной и спокойной. Я посмотрел на нее долгим взглядом. Это была минута, когда пулеметчик молчал. Но вот снова затрещали выстрелы, и я опять прильнул к брустверу.
Мягко уходил вниз склон. У подножия — сине-зеленый венчик сосновой рощи. Вдали в голубоватой дымке утопали пастушьи хижины, огромными платками расстилались луга с редкими лиственницами. Еще дальше, словно безжалостный стальной нож, безмолвствовал гребень. Ветер раскачивал стебли белых и желтых полевых цветов рядом с мертвым бандитом. Так же пышно они цвели по правой стороне от пещеры. По этой стежке ночью куницы выходят на свои подвиги или испуганный заяц промчится выше в горы. Стежка петляла, терялась в зарослях черники, словно в крохотном туннеле, и выходила прямо к одному из утесов. Затем, проворно обогнув его, исчезала из поля зрения на добрых сто пятьдесят метров. Снова появлялась она далеко внизу, и я с трудом уже мог различить ее в бинокль.
— Слишком высоко они стреляют, — сказала Адела.
— Перед нами камни, и они это понимают.
Я знал многих людей, которые стреляли под обрез цели. Этот методично бил по потолку пещеры. Уже много пуль валялось внутри.
Адела, видимо, не понимала подлинного смысла такой стрельбы. Однако стоило ли ей объяснять, что одна из таких пуль рикошетом может вонзиться нам в спину, в позвоночник и даже, скорее, в затылок?
— Боя не слышно, — проговорила опять Адела, так как далекая перестрелка, которая доносилась с самого утра, смолкла.
— Сейчас не слышно.
— Кто-то отступил.
— Вероятно.
— Может, наши прорвались?
Злоба и ненависть к этой сволочи, сидевшей внизу, снова охватили меня, как будто только они и были виновниками всех наших бед. Они, наверное, специально заставляют меня истратить все патроны! От этой мысли у меня пересохло в горле. Я отпил воды из фляги и прилег за камнем, сам себе напоминая затаившегося раненого тигра.
У одного из тех, что палили по нас, была привычка чуть приподниматься над своим укрытием. Я подстерегал его, весь дрожа от злости. В бинокль я еще раз внимательно осмотрел их укрытия. Одно находилось прямо напротив нас. Два других — чуть левее первого. В одном из них я заметил какие-то трещинки. По форме они напоминали нос: я так и прозвал этот камень бабьим носом. Потом опустил бинокль и стал целиться.