- Я только одного не пойму, - раздумчиво проговорил Сергей Иванович. - Почему тогда в прошлый раз, когда Черная королева открыла окно во Мрак, вы сделали все, чтобы его закрыть?
- Потому что тогда она была слишком сильна, и не захотела бы объединять наши сущности. Завоевав Вторую грань, она в первую очередь уничтожила бы меня.
- А сейчас… протянул Макс.
- А сейчас она слаба, и я сумею поглотить ее! И тогда я разрушу все храмы и святилища, и стану единственным Божеством, которому будут поклоняться люди!
- По-моему, у него крыша съехала, - резюмировал Ромка.
- Я уничтожу вас всех, гнусные твари! - завопил Белый. - Как ты смеешь так говорить обо мне, своем Боге? Я убью вас!
- Ну, давай, - согласился Макс, поднимаясь на ноги и разминая пальцы. Сферу он передал Ромке, который тут же отбежал назад и обнял шар обеими руками.
Макс был упоительно зол, и черпал в этой злобе какое-то горькое, неправедное утешение. Теперь, чтобы хоть на миг забыть о своей потере и заглушить чувство вины, он был готов сразиться с десятком Бессмертных. Булька встал бок о бок с Максом и, адресуясь к беснующемуся богу, презрительно хрюкнул. Белый несколько сбавил обороты. Держась на почтительном расстоянии, он нерешительно переминался с ноги на ногу.
- Ну, чего ты? Подходи! - подбодрил его Макс, начиная творить заклинание.
Неожиданно Белый ринулся к Ромке, пытаясь вырвать у мальчика Сферу. Тот ловко отпрянул, и с криком:
- Лови! - швырнул белесый шар Максу.
Макс прервал заклинание и поймал Сферу.
- Презренные! - завопил Бессмертный. - Верните ее мне! Будьте вы прокляты, прокляты! Я проклинаю вас всех!
Макс ощутил, как веселая злость перерождается в нем в слепую, всепоглощающую ярость. Его руки бессознательно впились в гладкую поверхность Сферы. Недоговоренное заклинание, покалывавшее кончики пальцев, придало им силы, и Макс неожиданно увидел, как пальцы пронзают шар. Что-то полыхнуло в его руках, и Сфера, взорвавшись, осыпалась на траву горсткой белесой пыли. Вырвавшийся из нее дымок взвился вверх и унесся вслед за теплым ветром.
- Извини, друг, - Макс пожал плечами. - Придется тебе повременить с мировым господством.
Бессмертный застонал, взмыл в воздух, и исчез. Булька с лаем подпрыгнул и клацнул зубами. Приземлившись, он принес Максу обрывок белоснежного одеяния.
- Вот и все, - вздохнул Сергей Иванович. - Может быть, зайдем в дом и отдохнем?
Макс не мог заставить себя пойти туда, где все напоминало об Ане. Он отрицательно покачал головой и сказал:
- Я хочу домой. Нужно только сначала отправить вас.
- Не волнуйтесь, голубчик, - ответил профессор. - Ступайте себе. Мы сами доберемся.
- А я вообще здесь остаюсь! - улыбнулся Ромка. - Меня Дарья Михайловна ждет. Доберусь до Старограда, вот она обрадуется!
Макс вспомнил, в каких условиях жил мальчишка в Первой грани, и мысленно одобрил его решение. В Старограде он - богатый наследник, там его любят и ждут.
- Тогда отдохнем, а завтра - в дорогу! - решил Илья. - Проводим Ромку, а потом разъедемся. Я в Торговый город, Сергей Иванович - на Змеиное болото.
- А уж оттуда, как обычно, через портал, - подхватил профессор. - А вы идите, Макс, отдыхайте.
Макс обнялся со всеми по очереди, и уже было собрался сосредоточиться на путешествии между мирами, как вспомнил кое-что, заставившее его остановиться.
- Рома, - сказал он. - А тебе охранник в твой дом не нужен?
- Нужен! - радостно завопил Ромка, сразу поняв, что речь идет о Бульке.
- Просто в нашем мире демон жить не сможет, - словно оправдываясь, проговорил Макс.
Он присел рядом с Булькой, погладил зеленую шерсть, поцеловал крутой лоб.
- Прости меня, малыш. Ты пойми, тебя же сразу заберут в какую-нибудь лабораторию ФСБ, а там изучать начнут.
Пес, казалось, ничуть не расстроился. Он дружелюбно поддел Макса башкой и спокойно затрусил к Ромке.
- Все, я пошел, - сказал Макс, даже немного обиженный такой реакцией Бульки.
Он представил лес около своего дома, сосредоточился и решительно шагнул вперед. Все вокруг закрутилось, зарябило, слилось в единый вихрь, время замедлилось…
Макс стоял посреди ободранного леса, где-то за кустами раздавались голоса местных алкоголиков. Вдали виднелся его дом.
- Ох, ни фига себе, вот это чудище! - воскликнул пьяный мужичок, выглядывая из-за кустов.
Удивленный этим замечанием, Макс опустил глаза. Охотничий костюм превратился в джинсы и модную рубаху с принтами, мягкие сапожки - в тканевые кеды. Багровый плащ преобразился в велюровый черный пиджак. Конечно, теперь все это выглядело далеко не новым и весьма потрепанным, но все же с оценкой алкоголика Макс был решительно не согласен. В это время кто-то тяжело оперся сзади на его плечи и жарко задышал в ухо. Макс испуганно повернул голову и тихо вскрикнул от неожиданности: в лицо ему пялился, растянув невероятных размеров пасть в собачьей улыбке, огромный мастино неаполитано.
- Булька? - запоздало сообразил Макс. - Это ты, что ли?
Пес радостно заплясал вокруг него, приветствуя обожаемого хозяина.
- Но ведь ты теперь смертный! - вздохнул Макс. - Зачем ты это сделал, дурачок? И главное, как?
Булька молчал, он так и не выучил собачьего языка, а язык демонов был недоступен пониманию человека. Но его глаза говорили красноречивее любых слов: что стоит бессмертие, если рядом нет того, кого можно любить?
- Ладно, - улыбнулся Макс. - Пойдем. Надеюсь, родители будут рады.
Эпилог
Мама восприняла появление Бульки философски, заметив, что ничего уже изменить нельзя, и можно только попытаться его полюбить. Что и выполнила. Лаки очень скоро принялся командовать огромным псом, который, несмотря на устрашающий вид, обладал очень мягким и неконфликтным характером. Отец немного поворчал, но смирился под маминым натиском.
Все было как всегда. Макс вышел на учебу. Пропустил он гораздо меньше, чем ему казалось, учитывая то, что в Первой грани время шло в десять раз медленнее, чем во Мраке. Он по-прежнему играл в КВН. Оказалось, что команду он своим исчезновением ничуть не подвел, даже наоборот, стяжал этим первое место. Все зрители и жюри решили, что это был удачный фокус. Капитан команды долго приставал к Максу с просьбами раскрыть секрет трюка, но в конце концов успокоился и забыл об этом случае.
Красивый пояс с брелоками, в который превратился его меч в Первой грани, Макс убрал подальше в шкаф, задвинув как можно глубже, стараясь, чтобы ничто не напоминало ему о последнем путешествии. Правда, вскоре оно само напомнило о себе. Неожиданно забарахлил смартфон. Связь стала часто прерываться, и Макс не слышал собеседника, вместо этого в трубке раздавался странный скрипучий голос, произносящий невероятные ругательства. Однажды, когда такое в очередной раз произошло, Макс решил отнести телефон в ремонт и собрался было отключить трубку.
- Ты нарушил обещание, презренный! - вдруг заявил оттуда кто-то.
Голос был странно знакомым, и Макс прислушался.
- Что мне теперь делать в этой штуке? - заныл голос. - Я ведь демон, а не джинн!
- Фурис! - узнал Макс.
- Да, Фурис! - проскрипел демон. - Почему ты не бросил меня в колодец Мертвых, чтобы я смог возродиться?
- Ну… - замялся Макс. - Ты же помнишь, что там происходило. Я просто забыл.
- Он забыл! - ехидно возвестил демон. - Он забыл, а мне теперь вечность оператора изображать!
- Знаешь что, - разозлился Макс. - Если бы я выполнил свое обещание, ты бы погиб вместе с замком. Так что сиди себе в трубке и помалкивай.
- Сидеть буду, - смилостивился Фурис. - А вот помалкивать - не дождешься!
Пришлось Максу смириться с голосом демона, который теперь изменил тактику: теперь связь не прерывалась, просто Фурис едко комментировал каждое произнесенное слово, причем собеседник Макса его не слышал. Менять трубку было как-то жалко. Макс уже привык к ее вредному обитателю.
Да, все было почти как всегда. И это больше всего угнетало. Учеба, друзья, девушки, а в будущем - работа, карьера, возможно, семья, дети… А вот у Ани ничего этого не будет. Потому что самой Ани больше нет. Макс хотел бы забыть, но не мог. Сразу после возвращения из Мрака он поехал в Новосибирск, к ее родителям. Он будет помнить всегда, как тихо, безнадежно, заплакала Анина мама, увидев его и все поняв без слов. И как сразу на десяток лет постарел ее отец. Они не упрекали Макса, хотя иногда он думал, что любые упреки, любые проклятия, и даже презрение и ненависть были бы для него легче, чем их опустошенное молчание. Они его не осудили. Он сам судил себя. Каждый день, каждый час, каждую минуту он жил с незатихающим чувством вины.