— Высший сорт, — говорил он. — Московский дегустатор на наше колхозное производство приезжать изволили, весьма хвалили. Раньше потребляли в ресторанах высшая знать да именитое купечество…
Тихон Данилович, как жонглер, орудовал вилкой и ложкой, держа их в одной руке, и, словно щипцами, накладывал мелкий зеленый горошек.
— А вот извольте видеть, — продолжал он, открывая консервную стеклянную банку. — Высший деликатес — патиссоны. Сейчас продукция нашего колхоза. Обратите внимание на марку.
— Простите, — грубовато перебил повара Павел Григорьевич, с вожделением смотря на «высшие деликатесы». — Вот вы все повторяете: нашего колхоза, нашего производства… Какой же вы колхозник?
Повар слегка обиделся. Он заморгал своими бледными старческими веками. Усы его опустились еще ниже.
— Не извольте беспокоиться, — с достоинством ответил он. — Принят общим собранием. К внучке приехал, по слабости здоровья. Но так и остался, — он виновато развел руками. — Кулинарное искусство стало в чести у наших колхозников. Раньше, извините, — он задержал на весу тарелку, которую подавал московскому инженеру, — сельский народ не понимал тонкостей нашего ремесла. Как говорится, щи да каша… А сейчас, изволите-с видеть… — Он поставил перед ним тарелку.
На тарелке аппетитно сочилась маслом обжаренная в сухарях котлета с куриной ножкой. Павел Григорьевич снял панамку и с шумом потянул ноздрями.
Вадим от удовольствия закрыл глаза.
— Вы Лену Петушкову помните? — обратилась к нему Стеша.
— Ну, еще бы! — отозвался Вадим, все еще смотря на тарелку. — Трактористка, тоненькая такая девочка с всегда прищуренными глазами и очень красивая. Как сейчас помню ее выступление на собрании.
— Так вот, — продолжала Стеша. — Наш главный колхозный повар Тихон Данилович. — ее дед. Он и на консервном заводе специалист и в нашем ресторане…
Взглянув на нее, Вадим хотел что-то сказать, но Стеша опередила его:
— Вы думаете, что мы только одной техникой занимаемся? — Она сморщила вздернутый нос. — Нет. Самые разные опыты делаем… Не хочу зря говорить, но думается мне, что должны мы сейчас совсем по-новому перестроить свою жизнь. На одних машинах к коммунизму не доедешь. — Стеша будто невзначай взглянула на Бабкина и, получив его молчаливое одобрение, мечтательно продолжала: — Мы по вечерам сидели у Никифора Карповича и все — хотели по-настоящему узнать, каким у нас в Девичьей поляне коммунизм будет. — Антошечкина склонила голову набок и кулачком подперла подбородок. — А потом и порешили по ступенькам к нему идти. Каждый день хоть на одну приступочку подниматься. Пусть покажутся мелкими наши дела, но если в каждом колхозе, на каждом заводе тоже так будут подниматься, то скоро вся страна придет к коммунизму… Я так понимаю.
Девушка смущенно оглядела слушателей, словно искала на их лицах сочувствия.
— Стеша, милая! — восторженно воскликнул Вадим. — Да ведь эту твою мысль прекрасно выразил Маяковский.
Багрецов горячо, с чувством прочитал эти стихи.
— Вот об этих мелочах я и рассказываю. — Стеша посмотрела на Павла Григорьевича. — Вы тоже городской человек, поэтому, может, и странной вам почудится наша затея. — Она поправила на голове блестящие косички. — Скоро мы все перейдем на открытый счет. Будем получать со склада по потребностям, а пока ввели этот открытый счет в колхозном ресторане. Название у него «Колос»… Мы по-настоящему стали богатыми, и у многих колхозников деньги лежат не на личных сберкнижках, а в банке, на счету у колхоза. Все, что нужно этим людям, дает колхоз. Кстати о мелочах: Тихон Данилович курсы поваров организовал. Сейчас некоторые наши девушки уехали в город продолжать образование. — Стеша держала куриную ножку, кокетливо отставив палец. — Очень понравилась им эта профессия…
— Искусство, Стешенька, искусство! — многозначительно поднял усы Тихон Данилович. — Наше маленькое консервное производство сейчас на широкую дорогу выходит, вроде как завод у нас получается. Огурчики девичьеполянские вы в Москве не пробовали? — обратился он к Павлу Григорьевичу.
— А кто его знает! — простодушно ответил инженер. — Может, и попадались.
— У нас же особенные!