Широко раскрытыми глазами смотрел бывший пастушок на Никифора Карповича и будто видел, как над его головой повис в воздухе новый, еще не виданный геликоптер, который построил он, Сергей Тетеркин.
Фрося растерянно смотрела то на Сергея, то на Никифора Карповича.
«Неужто на этот раз Сережку заберут в инженеры? — подумала она, и ее круглое лицо вытянулось. — В Москве инженеров много, а директор фермы у нас в Девичьей поляне один», — снова, как и три года тому назад, возмущалась она, но в глубине души чувствовала, что Васютин прав.
— Петушок, ты опять бегаешь со своим приемником! — Никифор Карпович вытащил мальчугана из толпы. — Не знаю, что будет дальше, но видно Анне Егоровне придется проститься и с тобой.
— Насчет чего это разговор завели, Никифор Карпович? — грубовато спросила властная хозяйка.
Сегодня она приехала на праздник в парадной форме. Золотая звезда горела на отвороте ее темно-синего костюма. Вот только с белым платком она никак не могла расстаться. Привычка, что с ней поделаешь?!
Никто до этого не видел председательницу, и вдруг она тут как тут, когда дело коснулось ее самых смышленых колхозников. «Новости какие! — недоумевала она. — Сам секретарь начинает сманивать ребят в город».
— Да вот, Анна Егоровна, — мягко обратился к ней Васютин. — Беседуем мы тут помаленьку насчет будущего житья-бытья. Склонны мы думать, что коли талант какой у человека есть и если тесны ему будут колхозные поля, то в нашей большой стране дороги ему не заказаны.
— Тут препятствий не будет, — согласилась председательница, подходя поближе и рукой придерживая звеневшие ордена и медали.
Никифор Карпович весело подмигнул ребятам и оглядел слушателей долгим, внимательным взглядом.
— Так-то, дорогие мои! — взволнованно произнес он. — Радуюсь я, будто за детей своих, что люди настоящие из вас вышли. Каждый выбрал себе светлую дорогу. В бригаде, что выдумала Ольгушка, — честь и хвала ей за это! — Никифор Карпович ласково посмотрел на Шульгину, — в бригаде у вас была одна цель, одна ясная и четкая задача: приблизить завтрашний день. Первыми увидеть то, что люди понимают под словом «коммунизм». Как маленькие ручьи бегут в одну большую реку, так и труды ваши; соединенные вместе, впадают единым потоком в широкое русло новой, еще никем не виданной реки… Вы знаете, почему сейчас остановился щит Парамонова? Почему все инженеры рассматривают карту? Почему они с таким вниманием слушают Тетеркина? А вот почему: Кузьма показывает им на карте подземную реку, найденную вами, ОКБ.
Снова зашипели гидромониторы, моторы рассерженно заревели, захлюпали широкие ленты транспортеров, выбрасывая на берег мокрый грунт.
Щит тронулся. Он шел медленно, как бы прощупывая дорогу, скрежетали зубчатые острые ленты, срезая почву впереди машины.
Вадим посмотрел вдаль. Блестящая река, будто витка, тянулась за щитом, как за челноком, и казалось, что нет ей конца…
Из-под воды, недалеко от щита, взметнулись наверх плотные прозрачные струи. Они расплывались по мутной желтой поверхности канала и пропадали.
«Наша река. Мы ее нашли, — невольно подумал Багрецов. — Она вырвалась на простор, и теперь понесет свои холодные струи вместе с водами канала. Пройдет она дальше к Южно-Украинскому каналу или Северо-Крымскому. Может быть, далеко отсюда, за сотни километров, живительные струи девичьеполянской реки напоят иссохшую, жадную почву. Кто будет знать, что эту воду нашли ребята из ОКБ? Я тоже не узнаю, однако буду чувствовать, что в свежей, душистой груше, которую я принес из московского магазина „Крымские фрукты“, может быть, есть капля девичьеполянской воды. Вот она течет, эта капля, превращенная землей и солнцем в сладкий сок, течет по желто-коричневой коже плода.
Верно сказал Васютин о нашем труде. Бесчисленными ручейками труд миллионов людей вливается в государственную реку и оттуда по строгим правильным каналам растекается по всей стране.»
— как всегда, вспомнил Вадим Маяковского.
Будто в ответ на эти мысли, снова заговорил Васютин: