— Ужасно. Ты просто ужасен, ковбой. Ты — убийца. — Дикси посмотрела на него с ненавистью и пустилась наутек, расталкивая спешащих на посадку пассажиров.
В самолете она вдоволь наплакалась, а решение не жить без Ала сменилось задиристой альтернативой — жить без него. И очень весело — на всю катушку.
К левому плечу Дикси слегка прислонился сосед — весьма симпатичный швед, явно озабоченный присутствием синеглазой красотки.
— Простите, — сказала Дикси, заглянув в его светлые глаза через дымчатые стекла очков, и отстранилась. Но зов, уже знакомый ей зов плоти, исходящий от деликатного джентльмена, она уловила безошибочно. Если бы незнакомец сейчас предложил ей выйти в туалетную комнату, она бы последовала, не раздумывая, как знаменитая Эммануэль, и отдалась бы ему прямо на раковине. Выходит, Алан прав.
Выходит, жизнь полна удивительных сюрпризов, стоит только выкинуть из головы старомодную идею «единственной любви» и опустить в мусорную корзину экономические трактаты, сказав себе: «Я — женщина». И пусть кидаются на колени обезумевшие поклонники, пусть изнемогают от желания мускулистые самцы — Дикси научилась слушать свое тело, забывая о рассудке. Да здравствует славный ковбой Алан, проложивший путь к блаженству!
…Она вздрогнула от телефонного звонка.
— Детка, я во Флориде. Лежу голый в отеле и весь на взводе, — доложил, прерывисто дыша, Ал. — Выпроводил сейчас ни с чем одну очень аппетитную задницу. И все из-за тебя… Вспомнил тебя голенькую под струями водопада. Как ты смотрела на меня, Дикси!… Ну скажи что-нибудь, я хотя бы приласкаю твой голос…
Дикси нажала на рычаг, оборвав связь. Из зеркала на противоположной стене на нее смотрела возбуждающе-злорадная чертовка, достойная ученица славного «ковбоя» Алана Герта.
3
— Послушай, Ларри, почему мы всегда стремимся к наслаждению и делаем все возможное, чтобы оно было как можно короче? — Дикси перебирала выхоленный соломенный ежик на голове лежащего рядом парня. Они встречались в постели уже третий раз, и этого, пожалуй, было предостаточно. — Ну правда! — пыталась она растормошить расслабившегося в приятной усталости любовника. — Как только попадает в рот лакомый кусочек, вместо того чтобы смаковать вкус, мы торопимся проглотить его, насыщая желудок… Аппетит проходит, и вместо удовольствия подступает тошнота, пресыщение…
Прильнув к ее груди, Ларри зачмокал, изображая младенца.
— Я не знаю, я еще маленький…
— Ах, пойми же! — Дикси отстранила его губы и натянула до подбородка одеяло. — В постели то же самое! Мы так несемся к финалу, словно через минуту должны покинуть мир и трахаемся в последний раз… Мы хватаем, хватаем удовольствие и вдруг останавливаемся, с удивлением ощущая: все — пустота, cкука, лень.
Ларри приподнялся на локте.
— Я что-то сделал не так? Ты такая темпераментная, детка, с тобой трудно удержаться… Другая лежит себе как бревно и ждет, пока ты ее заведешь… Ну и крутишься по-всякому… А ты, детка, — сплошной фейерверк!
— Я?! — удивленно посмотрела на него Дикси, все еще зачастую считавшая себя «трудновоспламеняемой». — Н-нет. Я, кажется, уже выдохлась.
…Почти месяц Дикси жила в своей квартирке, которую сняла на полученные от фильма деньги в новом квартале Женевы. Двадцать пять дней свободной, самостоятельной жизни. Десяток любовников, имена которых не стоит и вспоминать, а образ слился в общий портрет спортивного, сексапильного плейбоя, увлеченного числом своих побед. С Ларри она встретилась трижды — слишком много, чтобы испытывать тягу к нему. Может, другой сумеет продержаться подольше, поддерживая чувство голода и не вызывая пресыщения? Вряд ли. Короткий опыт привел Дикси к серьезным выводам: все они — брюнеты и блондины, откровенные развратники или прикрывающиеся флиртом тихони — удручающе однообразны.
— Для того чтобы сосчитать моих телок, понадобилось бы не менее двух нулей. Я, думаю, оттрахал население целого государства, карликового, разумеется. Ну, типа Андорры, — похвастался как-то ей Алан. Дикси призадумалась и с интересом посмотрела на него.
— И тебе не надоело?
— Как это? Что надоело? Ха! — Он расхохотался. — Я еще в самом соку, крошка. Еще пахать и пахать… — Он стал серьезным, как делящийся своими трудностями спортсмен-многоборец. — Конечно, бывают и неудачи. Поддерживать форму непросто, да и не часто встречаются такие горячие птички, как ты… Ну что же… — Ал пожал плечами и философски заключил: — Такова жизнь!
С тех пор ей попадались представители именно этой жизненной философии с одной лишь разницей — ни к одному из кратковременных партнеров Дикси не испытывала чувства привязанности, которое вызывал у нее Алан Герт. И никого из них, даже шутя, она не могла назвать своей половиной.
…Проводив Ларри, Дикси подняла шторы — за окном лил холодный ноябрьский дождь. В который раз пришла мысль о том, что она не знает, как жить. Университет брошен, дипломатические отношения с отцом разорваны, работать не хочется — ни в кино, ни на сцене. А ведь ей еще нет и двадцати. Ал на восемь лет старше, а скука ему явно не угрожает. Как же произошло, что для ощущения пресыщенности эротическими забавами Дикси хватило трех недель? Ведь месяц в джунглях промелькнул незаметно, оставив у Дикси изначальное ощущение неутоленного голода. Значит, дело не в ней…
— Девочка, мне кажется, тебе надо попробовать себя на сцене, — робко посоветовала мать, нанося очередной визит дочери и догадываясь, наверно, о ее похождениях. Дикси убрала с журнального столика бокалы с недопитым вином и пачку чужих сигарет. В комнатах было нарядно и чисто, но Дикси чувствовала, что сам воздух здесь насыщен сексом. Она опустила глаза.
— Я несколько запоздала в своем женском развитии, мама. Сейчас быстренько наверстаю и возьмусь за ум… Есть интересные предложения от киношников… Хочется путешествовать, возможно, заняться изучением истории искусства, как дед.
— Вот это хорошая мысль, детка, — поддержала Пат. — Навести Сесиль… Или вообще умчись за три моря!… Я так мечтала посмотреть мир!.. Как много всякого не сбылось!.. Знаешь, ведь твой отец был моим единственным мужчиной…
— Ужасно! — непосредственно отреагировала Дикси на признание матери и тут же спохватилась. — Ты рано записываешь себя в старухи — эта прическа классной дамы, костюмы… Можно подумать, что ты дочь Маргарет… — Дикси поправила стянутые в тугой пучок волосы матери. — А у Эрика, мне кажется, что-то в жизни сломалось… Что-то обозлило его, заставляя быть добродетельным занудой. Знаешь, меня всегда преследовало чувство, что он делает все кому-то назло.
— Догадываюсь, Дикси… Отец ждал сыновей, а я смогла подарить ему единственную дочь. — Патрицию бросило в жар от непроходящего чувства вины.
— Да, не очень-то удачный у тебя вышел подарок! — Дикси обняла и поцеловала мать. — Но я ведь произрастаю, процветаю, приношу плоды! У тебя дочь — кинозвезда! Умберто на волне удачи и собирается снимать продолжение. — Дикси выдала свою главную надежду и тайну. Она делала ставку именно на эту роль и боялась, что Кьями пригласит другую актрису. И тогда она уже никогда не встретится с Аланом, да и вообще вряд ли вернется в кино.
— Вот это здорово, дорогая! Работа с Кьями — твой шанс, и ты его получишь, я верю, дочка.
Патриция ушла, так и не решившись поговорить с Дикси насчет предстоящего Рождества. Ей хотелось подготовить к светлому празднику примирение и собрать всех дома за нарядным столом — Сесиль и Маргарет, а главное, конечно, Дикси и Эрика.
Относительно примирения с отцом у Дикси иллюзий не было — они, в сущности, давно были чужими и теперь испытывали от разрыва лишь облегчение. Жаль только мать — ускоренными темпами очаровательная Патриция превращалась в скучную престарелую даму. А ведь ей всего лишь сорок пять…
В день своего рождения, 23 декабря, Дикси проснулась от телефонного звонка.
— Поздравляю тебя, детка! — зазвенел колокольчиком голос Пат, полный весенней радости. — С тобой хочет поговорить отец.
Дикси встряхнулась, отгоняя сон и сомневаясь в том, что правильно поняла мать, но в трубке зашуршало, и непривычно мягкий голос Эрика как ни в чем не бывало произнес: