В течение следующих десяти лет доход господина Тана вырос с тысячи до миллиона монет в год. Столичные вельможи с завистью обсуждали его историю. Вы, наверное, хотите спросить, как этот купавшийся в золоте человек мог умереть от голода? А вот послушайте. Император вскоре умер от неизлечимой болезни, и через двенадцать лет после этого трон унаследовал его сын. Для придворной знати это была отличная возможность подрезать крылышки Тану. Они сказали молодому императору, что тот якобы тратит свое баснословное состояние, чтобы покупать оружие и тренировать армию в надежде свергнуть императора и захватить трон. Поддавшись влиянию своих приближенных, император приказал арестовать Тана и бросить его в темницу. Ну а дальше все было просто: придворные подкупили тюремных стражей, и те семь дней не давали Тану есть и пить. На восьмой день один из охранников сжалился над узником и принес ему миску супа. Однако не успел Тан сделать и глотка, как кто-то резким ударом ноги выбил суп из его рук. Это начальник стражи заметил отсутствие охранника и решил выяснить, в чем дело. Так господин Тан и умер от голода в тюрьме.
Еще есть история про двух отшельников Бо И и Шу Ци, также заранее знавших о своей судьбе умереть от голода. Они отказались служить императору и уморили себя голодом в горах. Так что, если судьбой предначертано умереть от голода, этого не избежать.
Выслушав эти истории, Цю Чанчунь крепко задумался и в молчании побрел прочь. Он решил смириться с предначертаниями Неба и последовать примеру двух отшельников, проживших свои короткие жизни в соответствии с тем, что было назначено им судьбой. Он побрел на запад — по направлению к горам, в которых Бо И и Шу Ци уморили себя голодом. Там он увидел глубокое ущелье, прорезанное в скалах стремительной горной рекой. Русло было порожистым, и посреди него тут и там торчали большие скальные выступы, преграждая путь свирепым потокам, ощетинившимся белой пеной. Цю Чанчунь спустился на самое дно ущелья, а затем взобрался на одну из скал посреди бушующего русла горной реки. Девять дней сидел он на этой скале, ожидая смерти от голода и жажды. И большинство людей действительно умерли бы в такой ситуации, но Цю Чанчунь уже какое-то время практиковал даосские методы и достиг определенных изменений в своем теле. Так что девять дней без воды и пищи не только не ослабили его, но, наоборот, прояснили его ум и обострили его чувства. На десятый день в горах прошел сильнейший ливень. Река резко поднялась, и ее ревущие воды с сокрушающей силой катились по ущелью, подбираясь к тому месту, где сидел Цю Чанчунь, и все чаще обдавая его ледяными брызгами. Но он решил сидеть здесь до конца, решив, что, если не умрет от голода, так погибнет в бушующих водах. Вода подбиралась все ближе. И вдруг в потоках воды Цю Чанчунь заметил плывущую ветку. Ветка постепенно приближалась, а затем каким-то непостижимым образом река выкинула ее прямо к ногам молодого монаха. На ветке был большой красный персик. «Как странно, — подумал Цю Чанчунь. — Эта ветка как будто взялась из ниоткуда, она словно была рождена этими бушующими водами, чтобы быть выброшенной к моим ногам. Может быть, это знак, чтобы я поел?» И с такими мыслями он взял персик и надкусил его. Тот был настолько восхитителен, что Цю Чанчунь и не заметил, как съел его полностью. В тот же миг его тело заполнила животворящая энергия, воды реки схлынули и засияло солнце. Цю Чанчунь решил, что это знак богов: пока ему не суждено ни умереть от голода, ни погибнуть в наводнении. Обрадованный, он поднялся и зашагал по тропе, выводящей из ущелья.
Глава 23
Цю Чанчунь покинул ущелье и зашагал на восток по направлению к горам Тайшань. Там он нашел небольшой храм, затерянный высоко в горах, среди безлюдных скал. Войдя внутрь, он лег на пол около алтаря и закрыл глаза. Так прошло девять дней, на протяжении которых Цю Чанчунь не притрагивался к пище и воде. На десятый день снаружи послышались голоса. Шум становился все отчетливей, и вскоре уже можно было различить звуки шагов нескольких человек. Цю Чанчунь повернулся к двери и увидел коренастого мужчину, входящего во двор храма со словами:
— Я разгребу тут немного, чтобы мы могли сварганить ужин.
Тут мужчина заметил Цю Чанчуня, но, видимо, вид изнуренного голодом даосского монаха в заброшенном храме не вызвал у него интереса, поскольку он как ни в чем не бывало отправился собирать хворост для костра. Звук голосов и шум снаружи все усиливались: к храму подходили все новые люди, неся кухонную утварь и всякий скарб. Они расселись во дворе и принялись стряпать. До Цю Чанчуня долетал запах еды, но он продолжал спокойно сидеть, отвернувшись к алтарю. Кто-то из пришедших закричал:
— Братья! Поднимайте чарки, отметим наш успех! Давненько мы не брали зараз столько добычи. Когда мы ее поделим, никто не останется внакладе!
Говорящего звали Чжао Би, и он был главным среди собравшихся. Чжао Би и его «братья» были шайкой разбойников, использовавших этот заброшенный храм в качестве укрытия. В тот день они удачно ограбили торговый караван и теперь собирались отпраздновать свой успех и поделить добычу. Чжао Би и его друзья стали грабителями после того, как были изгнаны из своих домов в результате незаконных махинаций продажных чиновников. Поначалу они стали промышлять разбоем от безысходности, не имея денег для того, чтобы начать честное дело. Но постепенно жизнь за чертой закона вошла у них в привычку, а стремление вернуться к простому труду мало-помалу угасло.
Прозвучало еще несколько тостов, и тут один из разбойников, тот самый крепыш, что заметил Цю Чанчуня, сказал Чжао Би:
— Послушай, брат. Много неугодного Небу натворили мы, живя своей бесшабашной жизнью. И я не сомневаюсь, что за это нас ждет возмездие после смерти. Так может, сделаем что-то хорошее, чтобы хоть немного облегчить нашу карму? Тут за алтарем сидит даосский монах, и судя по его виду, он полумертв от голода. Давайте дадим ему поесть и спасем ему жизнь: ведь говорят, что Небо не забывает добрые дела по отношению к праведникам.
— Ха! — вскричал уже захмелевший Чжао Би. — А ведь это неплохая идея, толстяк. Накормить монаха! И пусть потом он помолится за нас богам, а то уже чувствую, как карма давит мне на плечи своим непомерным грузом.
Чжао Би поднялся и, покачиваясь, пошел к тому месту, где лежал Цю Чанчунь, а остальные последовали за ним. Он протянул монаху миску риса с лапшой, но Цю Чанчунь отказался есть. Привыкший доводить задуманное до конца, Чжао Би без лишних слов схватил одной рукой Цю Чанчуня за подбородок, а второй стал брать еду из миски и запихивать даосу в рот. Цю Чанчунь непроизвольно глотнул, но затем, высвободившись, выплюнул остатки еды и сказал:
— Зачем вы меня мучаете? Каждый проглоченный кусок только усугубит мои страдания. Если вы хотите помочь, просто оставьте меня в покое.
— Ах ты неблагодарный! — вскричал один из разбойников. — Мы пытаемся помочь тебе, а ты не хочешь принять нашу доброту. Ну что ж, раз ты такой упрямый, мы поможем тебе умереть!
И с этими словами он выхватил нож и приставил его к горлу Цю Чанчуня.
— Если ты хочешь убить меня, — ответил тот, — воткни свой нож мне в живот. Вы заставили меня съесть пищу, которой я не хотел, так что вспорите мне брюхо и достаньте ее.
Разбойник уже занес было руку, чтобы пырнуть Цю Чанчуня, но в этот момент Чжао Би выбил у него нож.
— Не надо, — сказал он. — Не будем убивать этого чудака. Он смелый малый, да и к тому же вы разве не знаете, что карма, заработанная убийством праведника, будет преследовать всю вашу семью в нескольких поколениях?