— То, что ты сейчас делаешь, — абсолютная глупость! Боже мой, Марк, ты просто медленно сходишь с ума! Куда делся тот сдержанный, рассудительный ученый? Да ты только взгляни на себя!
Марк старался не смотреть в полные упрека глаза друга. Они не понимают его! Как же им втолковать, что он должен остаться здесь. Он не может уехать, что бы ему ни грозило. Гробница была слишком важна для него, и к тому же была еще она… Как он мог уехать, так и не узнав, кто такая и откуда взялась эта женщина, называющая себя Нефертити…
— Марк!
Он растерянно посмотрел на Рона.
— Одумайся, Марк. Больше я ни о чем тебя не прошу. Давай переедем в Эль-Минью, сегодня же после обеда…
— Я сказал, нет. Послушай, Рон, — воскликнул Марк, — как долго, ты думаешь, гробница останется закрытой в наше отсутствие? Как только мы причалим к противоположному берегу, крестьяне толпами бросятся туда и взломают дверь. Они разграбят ее, повредят хрупкие мумии и предметы искусства, а золото продадут Доменикосу. А мы тем временем будем преспокойно сидеть в Эль-Минье и дожидаться вмешательства властей!
Рон долго смотрел на Марка и наконец признался, нахмурив брови:
— Не знаю… Об этом я как-то не подумал.
— Нет! — истерично взвизгнул Холстид. Его платок был уже насквозь пропитан кровью.
— Я сказал, мы едем. Это моя экспедиция, и здесь я решаю, что нам делать дальше…
— Сенфорд!
Все оглянулись.
Высокая и величественная Алексис Холстид с победоносным видом стояла в дверях палатки.
— Мы никуда не едем.
— Но Алексис…
— Сенфорд, еще одно слово, и ты отправишься туда, откуда я тебя вытащила.
Он испуганно посмотрел на нее и сразу же как-то съежился под ее властным взглядом.
— Так-то лучше. — Она твердым шагом вошла в палатку и в решительной позе остановилась перед остальными. — У нас у всех здесь расшатались нервы! Мы же не допустим, чтобы несколько примитивных крестьян лишили нас того, что нам принадлежит. Я этого не потерплю. Это моя экспедиция, и я говорю вам: мы остаемся.
Все с удивлением смотрели на нее, впечатленные ее невероятно презрительным взглядом и вызывающей позой.
— Если вы хотите обратиться за помощью к властям, доктор Дэвисон, то вы можете это сделать. Поступайте так, как считаете нужным, я предоставляю вам полную свободу действий. Но мы останемся здесь, это мое последнее слово.
Марк ползал на четвереньках, осторожно очищая мягкими губками и кисточками верхнюю часть двери гробницы. Она уже примерно на полметра показалась из песка, и вырезанный на камне текст можно было легко прочитать. С трубкой в зубах и взмокшим от пота платком на голове Марк усердно работал под палящим солнцем, отмывая иероглифы от грязи.
Несколько феллахов, которых Абдуле удалось подкупить, продолжали откапывать лестницу. Уже показалась ее девятая ступень. Они все глубже и глубже уходили под землю, приближаясь ко входу в гробницу. Холстид сидел вместе с Алексис под развевающимся тентом и от нечего делать ловил мух, а Рон экспериментировал с камерой и штативом. Жасмина предпочла остаться с Хасимом в лагере.
Очистив последний символ самой нижней строки, Марк откинулся назад и потер затекшие плечи. Теперь наконец он мог заняться чтением того, над чем он так долго работал.
Сначала он пробежался по тексту глазами и мысленно сделал приблизительный перевод. Потом он взял в руки блокнот и начал внимательно разбирать каждый отдельный иероглиф. Ему не пришлось долго размышлять, слова как бы сами собой ложились на бумагу.
«Здесь покоится царь-отступник, преступник, Он, Не Имеющий Имени, и да будет проклят тот путник, который произнесет имя его и подарит жизнь ему, ибо тогда увидит он Сета и свиту его, и увидит он воплощение сил зла, тьмы, противостоящих свету и порядку.
Берегись стражей неверного, поставленных здесь на веки веков!»
Затем следовало изображение тех же семи фигур, что были вырезаны в верхней части стелы. Под ними находилось продолжение текста:
«Горе тому, кто, путешествуя вверх по Нилу, нарушит покой обитателей этого дома или войдет в него или что-нибудь возьмет из него. И горе тому, кто, путешествуя вниз по Нилу, произнесет имя неверного. Такова будет кара чудовищ».
Марк отложил карандаш и отодвинулся от двери. Выступившие у него на лбу капельки пота ручьем потекли по лицу. В глазах у него потемнело, а летняя жара в одно мгновение превратилась в зимнюю стужу, и он задрожал от холода.
— Рон, иди сюда…
Рон присел рядом с ним, рассматривая надпись.
— Так, — пробормотал он тихо, чтобы остальные его не услышали, — значит, Рамсгейт все-таки правильно перевел. Вот они, те же самые, что и в дневнике. Семь проклятий…