Таксист появился, как по мановению ока, стоило лишь только Лильке поднять руку. — Курортная, двадцать пять, — небрежно бросила она. Они самозабвенно целовались, даже когда машина уже стояла у дома, а водитель свирепо пялился на них.
— Шеф, не серчай! — кинул ему червонец Лёха. — Не видишь, любовь у нас.
— Чё? — глупо вылупил глаза таксист. Он явно знал Лильку куда лучше, чем майор Петров. И, уж точно, дольше. Но червонец исчез в его лапе с той скоростью, что вновь навеяла Лёхе мысли о цирке. Арутюн Акопян удавился бы от зависти, он точно не смог бы этого повторить.
Они продолжили целоваться в воротах небольшого домика, потом во дворе, а уже в доме поцелуи перешли в нечто большее. Они не успели даже дойти до кровати из дефицитного румынского гарнитура, который стоял в спальне. Впрочем, до нее они все-таки добрались, потому что Лёха был в ударе. Он был пьян и от виски, и от близости с неописуемо красивой женщиной, а желание вспыхивало снова, раз за разом, чего, откровенно говоря, в его жизни еще не бывало. Лёха никогда не был замечен в подобных подвигах на любовной почве. Служба…
За окном уже рассвело, когда, вдруг Лиля растерянно прошептала опухшими от поцелуев губами.
— Что-то я ничего не чувствую…
— Это сейчас было довольно обидно, — сказал ей Лёха. — Но, если хочешь, можем повторить.
— Очень смешно, — Лилька рывком села на кровати и пристально посмотрела на Лёху. — Да ты кто такой, вообще?
— Я Алексей, забыла? — растерянно ответил Лёха. Все это напоминало дурную шутку.
— Иди в жопу, шутник хренов, — взвизгнула эта прелестная девушка. — Ты кто такой, я спрашиваю? Ты почему еще жив? И почему я пустая?
— Ты это о чем? — приподнялся на локте Лёха. Девушка была вроде та же самая, но совсем другая. В лице появилось что-то жесткое, а взгляд, и вправду, пробирал до костей. Прекрасное лицо стало ужасным, и опер сам не мог понять, что его пугает больше, вертикальный зрачок внезапно ставших зелеными глаз, или когти, которыми заканчивались ее пальцы.
— Ты бес, что ли? — снова взвизгнула она. — Вот я дура! Ты же меня выпил всю, сволочь!
— Не пил я тебя, — попытался сопротивляться Лёха. — Лизал, было дело. Даже покусывал иногда, но не пил.
— Метку свою покажи! — заорала она на него, растеряв последние остатки привлекательности. — Быстро!
— А как я ее тебе покажу? — удивился Лёха. — Она же невидимая!
— Вот дубина, просто представь, что она появилась.
— И все? — удивился Петров, любуясь на пентаграмму, что ярко засияла на ладони.
— Ну, точно, всю меня выкачал, скотина, — уныло сказала Лилька. — Вон как горит.
— Да не выкачивал я тебя, — запротивился Лёха. — Что ты заладила?
— А ты что, решил, что это ты сам такой могучий? — язвительно сказала девушка. — Ты давно десять раз за ночь исполнял?
— Да нет, никогда такого не было, — честно признался Лёха. — Я думал, что это из-за тебя. Ты же просто необыкновенная.
— Правда? — широко раскрыла прекрасные глаза Лилька, вновь став похожей на саму себя. — Ой, ты такой милый, Лёшенька!
— А то! — заявил довольный Лёха.
— Только это ни хрена не меняет! — жестко вернула его на землю девушка, постукивая острыми когтями по полированной грядушке кровати. — Аэлита Наумовна с меня шкуру спустит. И это совсем не фигура речи, поверь.
— Так, давай, как на духу. Кто такая, откуда и зачем? Чистосердечное признание учитывается на суде, — взял ее в оборот Лёха.
— Мусор, что ли? — тоскливо спросила Лилька. — Вот ведь угораздило меня. Надо было в Сочи ехать. Вот я дура, все-таки.
— Рассказывай, — грозно сказал Лёха, начав с беспроигрышного оперского захода.
— Да что рассказывать-то? — сжалась в комок Лилька.
— С самого начала рассказывай. Вот с этого можешь начать, — и Лёха бросил на постель фото голой Елены Троянской.
— Эй, эй, начальник, ты это на меня не вешай! Я за это уже отсидела. Четыреста лет, от звонка до звонка. А Трою не я сожгла, это греки там перепились, и безобразничать начали. И вообще, я не виновата, что троянская таможня за взятку деревянную лошадь без досмотра в город пропустила. Вот с них и спрашивай.
— Кто такая и откуда? — снова спросил Лёха.
— Я Лилит! — гордо ответила девушка. — Ну что? Выкусил?
— И что я тут выкусить должен? — не понял Лёха. — Обычное армянское имя. У меня во дворе так пятилетнюю девочку звали.
— Вот ты недалекий! Я ТА САМАЯ ЛИЛИТ! Ну, теперь понял?
Лёха ничего не понял, и это было явственно написано на его лице.