Усталость, потное бельё, боль повреждённого мениска, сын двоечник, жена толстуха…. Где мысли обо мне? Ага — брезгливость, отвращение и скука.
— Ты раньше в морге не работал?
Напрасно чванишься — могу тебя сейчас я, капитан, заставить в ноги мне упасть и лобызать колени. Могу проблемы все решить…. Но ограничился лишь чинкою сустава.
— Фу, вроде отпустило, — он потёр колено, сказал водителю. — Я подремлю.
И голова к плечу склонилась.
Мой третий глаз невидимым лучом вскрыл тайну помыслов водителя УАЗа. Он в мыслях пел. Чему-то радовался, напевая:
— Крепче за баранку держись шофёр….
Любит профессию свою?
— Пусть пропахли руки дождём и бензином….
Дорог романтик? Так шёл бы в дальнобои.
— Радостно встречать тебя с маленьким сыном….
Чает семью увидеть? Рад возвращению домой? К чему гадать — весь мозг его как на ладони. Э, нет, брат, ты поёшь лишь от того, что плохо говоришь. Заика ты — вот в чём причина. Ну, дело поправимо. Вот этот узелок нейронов размотать, и будешь ты иным говорунам подстать.
Чего молчим? Не верим счастью своему? Стесняемся? Боимся?
Водитель протянул к сержанту руку:
— Валер, дай сигарету.
— Ты закурил что ль?
— Пока принюхиваюсь.
— Не стоит начинать — потом спасибо скажешь.
— Зажилил?
— Отвали.
Помолчали. На рытвине сержант ткнулся косицею в стекло и встрепенулся.
— Ты ж заикался.
— Надоело.
— Ну-ну.
Мы с тобой, сержант, как братья, скованные одной цепью: случись, что на дороге — судьбу поделим. Давай уж заодно посмотрим, чем достаёт тебя шальная жизнь.
Потерь немало. Учёба в институте, пьянка, отчисление. Служба во внутренних войсках, ГИБДД, подстава. Переведён в патрульно-постовые, засада, перестрелка и ранение. Награда и хана карьере. Теперь боишься, что вот-вот из органов попрут, а жить на гражданке не умеем. Чем помочь?
Не груб ты от природы и не озлобился от неудач. Ты вдумчив и признаёшь причинно-следственную связь, не веря в чудеса и совпадения. Стоп-стоп, да ты рождён, чтоб следователем стать, и мы тебе поможем.
Вношу программные поправки и дополняю информацией. Ну, мистер Шерлок Холмс, за дело!
Меня определили в КПЗ.
— Три дня тебе сидеть, — сказал охранник, ужин раздавая. — Потом отпустят, если не предъявят обвинение.
— Ну, что, дедок, набедокурил? — спросил сокамерник бритоголовый, еду мою глазами пожирая.
Подвинул ему чашку:
— Вы ешьте — я с утра закормлен.
— Вот это дело! Что за статейку тебе шьют?
— Я не силён в параграфах УК.
Ещё один весь синий от наколок вмешался в разговор:
— Ты расскажи, что было — статью мы подберём.
Я рассказал, как девушку поднял со дна из-под обрыва, как силился спасти.
— И где тут криминал?
— Когда нашли мою обитель, она в купальнике, я без одежды был.
Переглянулась камера: всё ясно — некрофил.
В наколках весь который в дверь постучал.
— Чего тебе? — откинулось окошко.
— Эй, начальник, почто не уважаешь публику — ведь мы не фраера. Грязь в камеру зачем засунул — два шага до греха.
— Заткнись и спать ложись, — ответило окно и с грохотом закрылось.
Зловещая установилась тишина. Потом бритоголовый:
— Ты вот что, труполюб, на нары не рассчитывай, за стол больше не суйся. В углу парашу видишь? Там приземляйся.
Я мог бы всех троих в толчок тот окунуть, под нары запихнуть иль на коленях всю ночь псалмы заставить петь. Но разве виноват козёл, что бородой трясёт — природа всё, природа. А здесь обычаи. И воспитание.
Присел на корточки в углу в соседях у параши. А те за стол — в картишки резаться. Посмотрим, что за люди.
Худой и тощий, с дряблыми щеками — квартирный вор, с открытой формою туберкулёза в лёгких. Вот вам кого бояться, а вы меня прессуете….
Бритоголовый — гоп-стопник четырежды судимый, наркоман с психическим расстройством, бывает буйным и опасным. Пока ширяется — спокоен, ну, а при ломке — убъёт и глазом не моргнёт.
Татуированный — мокрушник, гниёт от сифилиса, и некому лечить. Придётся мне. Где угнездилась та зараза, что кости размягчает? Впрочем, где бы ни была — здесь скальпель не поможет. На борьбу весь организм настроить надо, компьютер подключить — чтоб клетка каждая непримиримостью пылала, заразу прочь гнала.
Ну, что, Масяня, ты готова? Тогда приступим….
— Ой, худо мне, — весь синий от наколок карты бросил. — Пойду, прилягу.
— Что, ломка?
— С чего бы? Всё нутро горит.
Через минуту он в глубоком забытьи, не дышит даже — так напряжены в смертельной схватке со смертельною болезнью все силы. И дольше длится кома пусть, но будет он здоров и чист душой. Об этом тоже позаботился, не тратя даром времени в мозгу.
— К чёрту! Не идёт игра, — бритоголовый встал из-за стола. — Эй, труполюб, открой-ка пасть. Коронки золотые есть?
Я луч невидимый через Масянин глаз в него направил.
— Что такое? Ха-ха-ха! Кажись, накрыло.
Качнулся он назад, присел на табурет, откинулся спиной на стол.
— Откуда кайф? Твои проказы, труполюб? Ты говорил, что мёртвую со дна достал и оживить пытался. Готов поверить, что не измывался. Ещё добавить можешь?
— Приляг, чтоб не упасть.
— Причалюсь наверху, тебе топчан свой уступлю — айда, располагайся.
Я перебрался.
— Давай, давай — ты обещал.
И вот уже второй сокамерник почует в коме — на излечении психика и совесть. Проснётся новым человеком для общества и для себя.
Квартирный вор раскладывал пасьянс, потом готовился ко сну, потом прилёг. Ворочался, вздыхал и наконец, не выдержал:
— Слышь, ты, друид, волшебных повелитель снов, мне чарочку налить не сможешь?
— Ты выпить хочешь?
— Нет, бабу голую во сне.
Тебе, родимый, палку Коха без микроскопа показать, а ты….
А вслух сказал:
— Не хочешь ли Антонием на время стать — пошоркать спину Клеопатре?
— С великим удовольствием — кхе, кхе….
Прокашлявшись, он сплюнул на пол.
— Ну, так усни.
Царица в ванной, и тысячи бактерий Коха, коих надобно сразить, чтобы пробиться к Клеопатре. Любовь и сон тебе помогут очистить лёгкие и затянуть каверны, заляпанную душу отряхнуть от скверны. Спи, лечась, и просыпайся честным и здоровым.
Тихо стало в камере — не слышно и дыхания. Ещё троим помог мой дар. Пусть людям и не самым лучшим, но с видом на житьё-бытьё, а девушку не спас. Ведь кажется, постиг в структуре человека всё, с закрытыми глазами собрать и разобрать сумею, спасу в пол шаге от черты, а вот за ней — не разумею. И некого спросить, и негде прочитать — всё надо постигать.
На этом, успокоившись, уснул.
Наутро в КПЗ переполох — шутка ли, три трупа. Ну, не трупа, а всё-таки живые так не спят — ни нашатырь, ни тормашения, ни искушения врачей не могут разбудить. Свезли их в лазарет. Меня к начальству.
— Что с ними сделал ты? Их завтра выпускать — задержаны в притоне, а на арест следак не может накопать.
— Пускай поспят до самопробуждения — это лечебный сон.
— Ты кто?
— Целитель.
Майор наморщил лоб.
— Ты их гипнозом?
Пусть будет, раз иное сложно к пониманию.
— Я усыпил их для того, чтобы болезни удалить из организма и склонность к воровству и беззаконию изжить.
— Не хочешь ли сказать…. Ну, хорошо, давай посмотрим. А если не проснутся?
— Вадим Сергеич Белооков, Бельмо в преступном мире, проснётся завтра к вечеру без тяги к наркоте и не грабителем со стажем, а агнецом в душе. С недельку пролежит Духно — туберкулёз не шутка, свищи не синяки. Всех дольше в коме будет Корольков, но встанет чистым и здоровым.
— Я должен на слово тебе поверить?
— Зачем же на слово — могу и доказать. Вас беспокоят камни в почках, и вы не знаете, на что решиться, когда и как их удалять. Хотите, организм настрою так, что впредь они не будут зарождаться, а те, что уже есть, рассыпятся и выйдут вон.
— Про камни на лице прочёл?
— Зачем, их вижу наяву.