Итак, мы оказались в центре дуба, где вместо сердцевины, изъеденной ветрами, солнцем и снегами, и временем, конечно, уютное — ну, назовём гнездо — с зелёным потолком над головами, а под ногами ковёр из ссохшейся листвы. Фантазии не хватит придумать лучшее жильё — чтобы вот так, без топора и мастерка, природа сотворила.
А искупавшись в озерце средь белоснежных лилий и в царственном соседстве лебедей, вновь очутился наверху блаженства — прекрасен дом и все удобства под рукой.
Решил, гнездо на дубе будет дачей — тут летом истинная благодать. Вот вырастет пернатое потомство, станет на крыло, отправится на юг — тогда и я вернусь в свой старый грот на ложе зиму коротать. К тому-то времени, надеюсь, враги оттуда уберутся и про меня забудут.
Той же ночью старый дуб продемонстрировал, сколь прочное построил нам жильё. Нагрянула гроза — дождь, ветер, град и гром. И молнии блистали. Исполин скрипел, стонал, вздыхал и охал, но обитель нашу отстоял — ни капли не упало к нам в гнездо.
Что есть уют? Ну, кому-то это с телевизором диван, жена на кухне. А по мне, чтобы вот так — разгул стихии в двух шагах, а мы с друзьями в безопасности. Несравнимое ни с чем блаженство. Как впрыск адреналина.
Откуда это у меня? Наверное, с той самой мрачной ночи землетрясения на Белухе, когда погибла мама. Что скрывать, тогда действительно я испытал животный страх перед стихией. И с тех пор…. Дождь ли, град ли, гром иль ветер радуют мне душу, когда меж нами существует хотя бы тоненькая, но стена.
Наутро обежав трусцою озеро, искупавшись, присел у муравейника понаблюдать за суетой его строителей, задавшись целью разгадать, что правит этим коллективом — разум иль инстинкт? А нет ли в них присутствия души?
Зачем? Точно не скажу. Но мысль была, погибшей Евой зароненная, что всё от Бога. Стало быть….
Гром прогремел издалека, чуть дрогнула земля. Я оглянулся. Там где лысая макушка венчала гору, поднимался дым. И не было её, макушки — только зубчатая кромка леса и дым.
Не может быть! Неужто варвары решились лишить меня жилья?
— Маркиза, к дубу! Ждать меня! — был дан приказ. — Саид, за мной!
И мы помчались к подножию горы, туда, где начинался непролазный бор.
Невидимый не значит бестелесный. Преодолевая заросли подлеска, в кровь исцарапался. А к ночи, выбившись из сил, остановил свой бег. Решил взлететь.
— Саид, найдёшь дорогу сам, туда, наверх?
Потом пришла вдруг успокаивающая мысль — к чему спешить, ведь что бы ни произошло, мне-то не исправить. И не решился пса оставить.
Бег сменил на шаг и путь продолжил. К концу второго дня достиг вершины.
Грота нет. Развалины. Дымит трава. Осела пыль. Должно быть, подложили динамит. Зачем? Месть за несбывшиеся планы? А мне что предпринять? Найти врагов и наказать? Нет, на подобный шаг я не способен. Мне стоило бы это всё предвидеть, остаться и защитить жильё. А теперь….
Сел на груду бесформенных камней, поднял один, отбросил, потом другой…. Как будто что-то дорогое, родное здесь погребено.
Вот, Ева, полюбуйся-ка с небес на житьё наше земное и бытьё.
В гроте был крест, монахами выдолбленный на стене. Найти хотя фрагмент его — я б сохранил, как память о святом жилье. Но нашёл….
Клок шерсти под камнями. Кого-то придавило здесь — наверно, крысу? Да это выдра! Нет, чулок её — шкурка, содранная без надреза. И даже не чулок — мешок с…. Я развязал шнурок. Мешок набитый драгоценными камнями. Это монаший клад, тот самый, что искал Фадеич. Мне больше повезло, но каковой ценою!
Как завороженый, вновь и вновь руку опускал в мешок, и пропускал меж пальцев самоцветы. Их тут так много, что даже всем названия не знаю. И стоимость конечно не определю. Вот маму бы сюда, или Фадеича.
Восторг удачливого кладоискателя сменился грустью человека, взвалившего бесценный, но ненужный груз. Клад следует нести владельцам — половину Скоробогатову, как тот просил, а остальное в монастырь. Пусть украшают самоцветами иконы, иль продают и делают ремонт. То их заботы. А мне печаль — где одежонку справить, чтоб можно было лес оставить и в город показаться.
Погрустив, простился с пепелищем грота. Спустился к дубу за Маркизой. Втроём отправились в поход — искать, где ныне обитает заслуженный геолог и минералов полиглот.
Ноша с сокровищами то на плече, а то подмышкой у меня. Смотреть со стороны — чудес чудесней не бывает — по воздуху мешок плывёт. На нём, вцепившись в шкуру, восседает пёстрый кот. (Для рифмы сказано — конечно же, Маркиза). И пёс хвостом виляет впереди. Им дела нет, быть видимым иль невидимым. А мне-то каково — шататься по дорогам голышом?
Иметь в руках сокровища на миллионы и красть портки с рубахою с плетня — вот это нонсенс! Вот это, я скажу вам, ерунда. Но что поделаешь, коль ничего умнее в тот миг и в голову мне не пришло. Подкравшись, умыкнув и облачившись, стал снова отражать лучи, явив лик свету весьма одухотворённый, с панданой на челе (из лоскута всё там же уворованной простынки).
Дальше, проще. Адрес знал, определился с направлением и побрёл обочиной вперёд. Вот город, где живёт Фадей Фадеич, вот улица, вот дом и двор.
— Скоробогатов?
— Алексей Владимирович! Как снег на голову! А я, признаться, рад!
Столик под тополем, две скамьи, три шахматных доски. Пенсионеры.
— Сеанс одновременной игры. Сейчас закончу. Обожди!
Отошёл в сторонку — нам не нужны свидетели при разговоре. Забрался в теремок пустой от детворы. Следом Фадеич.
— Всех разгромил?
— Ну и мозги ты, Алексей, мне подарил — я в чемпионах города.
— Не наговаривай — мозги твои, лишь пользы стало больше от извилин.
— Чего сюда забрался, как лешак? Пойдём ко мне — сноха нам замечательный заварит чай, как любишь ты, с душицей.
— Есть разговор. Сюда смотри.
Я размотал котомку грязной простыни, шнур развязал мешка и сунул руку внутрь. Самоцветы на ладони, будто леденцы.
— Что скажешь?
— Смотри-ка! Ты всё-таки нашёл монаший клад.
— И как условились — добычу пополам.
Искатель заповедных кладовых молчал, в задумчивости перебирая минералы, рассматривая их на свет.
— Как будем клад делить — по штукам иль по весу? Ты знаешь стоимость камней?
Фадей вздохнул, положил осторожно в мою ладонь:
— Это сапфир, смотри какой искристый. С полсотни тысяч камушек такой. А огранить, да в золото оправить — цены не будет.
— Вот ты и Ротшильд, Фадей Фадеич. Впрочем, нет — твоя фамилия гораздо благозвучней.
— А как же — ювелирный дом "Скоробогатов Ф. и сын". Звучит?
— А то.
— А мне что-то не то. Что будешь делать со своею долей?
— Как что? В монастырь снесу — ведь их монахи собирали, а мне без надобности.
— Вот и мне, — Фадеич мои пальцы завернул, чтоб камни скрыть в ладони. — Без надобности. Неси всё в монастырь — пусть помянут в молитвах русского геолога Скоробогатова.
— За здравие…
— Да-да, за здравие — не за упокой же.
Я сунул камушки в мешок и затянул шнурок.
— Что так?
— А я подумал, на фига — на фига козе баян, когда козёл и сыт, и пьян.
— Переведи.
— Всё нынче хорошо — куда же лучше? Сын уважает, внуки любят, сноха не гонит за порог. А с этим…? Как бы ни переборщить. Всё закрыта тема — забирай и душу не трави. Сейчас поднимемся в квартиру, попьём чайку. С семьёю познакомлю.
— Ты прости, я не могу знакомиться с людьми. Открылся дар, какой не ожидал — целителя. Все хвори вижу в человеке, и исцелять могу, но в результате алчность бужу и неприятности себе. Наш грот взорвали.
— Как?!
— Меня искали. Отчаявшись — взорвали. Среди обломков и нашёл монаший клад. Ну, будь здоров.
— Нет, погоди. Тебя я всё же угощу — сиди и жди.
Фадей вернулся с термосом, а в нём душистый чай. Мы вспомнили лесной наш прошлогодний рай.
— Куда же ты теперь?
— Хочу в святой обители остаться — решить одну проблему для себя. Скажи, ты верующий?
— Ну, как прижмёт, крещусь. И был крещён. Но жизнь советская потом нас отучила в монастыри ходить.