Даша:
— Что теперь?
— Ты с ней поговори.
— Да ну тебя!
— Нет, я серьёзно.
— Привет, красавица! — Даша махнула ей рукой.
И рыбка покачала…. Ну, не головой — всем туловищем, хвостом и плавниками.
— Да ты разумница моя!
В ответ, будто щенок от ласки, золотая пустилась в пляс, выписывая круги и кувырки, и прочие акробатические трюки.
— Ну, я пошёл.
— Спасибо, милый! — Даша догнала, обняла и нежными губами к губам прильнула.
Стол накрыт, терраса из живых тропических цветов гирляндами увешена. Машенька последние штрихи наводит. Выступает генерал в парадном одеянии. При орденах, с сигарою в зубах.
Машенька:
— Ой, ты уже пришёл, а мне ещё переодеться надо.
— Переоденься.
— Хотелось под руку с тобой….
— Под руку пойдём поздравить именинницу.
Мы остаёмся с генералом на террасе.
— Сыграем, дед, чтоб время скоротать.
— Ты помоложе, тебе и за доской бежать.
— А я уж сбегал.
Из воздуха возникнув, меж нами повисает шахматная доска с фигурами.
Дед ухмыльнулся:
— Всё шуточки твои. Играешь честно или подглядываешь в мои мозги?
— Ну, что ты, дед? Конечно, честно. Новую начнём иль доиграем прерванную?
— Доиграем, если помнишь диспозицию.
Фигуры разбрелись по всей доске, часть улетучилась.
— Твой ход.
Конечно, подозрения Алексея Георгиевича основания не лишены — я мог подсматривать в его главе все планы шахматной баталии. Мог свои задействовать извилины на всю катушку — тогда у деда шансов никаких. Только к чему? Много ль радости от такой победы? Поэтому играл я честно, своим ресурсом, и, если побеждал, то радовался бесконечно. Печалился, когда разбит бывал. Потому что дед такта не имел — выигрывая, повторял:
— Куда вам, Гладышевы, против Михеевых.
Михеев Алексей Георгиевич — дед мой, генерал.
Явились под руку полковник отставной с женой, Надеждой Павловной. Теща венчанная моя во втором браке расцвела. В смысле, помолодела и похорошела, но, как и прежде, строгая была.
— Гоняют вас, брат мой по оружию? — хихикнул как-то генерал.
Полковник наш рождён был хватом.
— Слуга жене, отец солдатам, — он генералу отвечал.
Надежда Павловна критично осмотрела сватов мундир и к мужу повернулась. Поправила медали, сняла отсутствующую пылинку, улыбнулась, на цыпочки приподнялась и в бритую щеку губами ткнулась. Зарделся наш полковник — ни дать, ни взять Героя получил. Грудь выпятил, кивнул жене и стопы к нам направил.
— Сражаетесь?
— Вот этого потомка казака сейчас я в угол загоню и мат поставлю.
— Не кажите гоп, мой генерал, пока не перепрыгнете, — бодрился я, но положенье на доске хуже было некуда.
Надежда Павловна стол весь обошла, критично осмотрела сервировку, чего-то там поправила и заскучала. К ней Любаша в сияющих одеждах подошла. Мама Дашина хоть и улыбнулась, но покачала головой:
— Молода, красива, зачем же так рядиться — ведь праздник-то не твой.
А Люба гордо:
— Я — распорядительница бала. Мне нужно быть такой.
К нам подошла:
— А ты, дорогой, в шортах будешь маму поздравлять? Бегом переодеваться!
— Успею — нет же никого.
Будто в ответ на последние слова на террасу поднялись папа, Мирабель и бабушка моя. Пришли на катере через лагуну.
— Всё, дед, хоть позиция не до конца ясна, сдаюсь — твоя взяла.
Поднялся я, и шахматы с фигурами растаяли. Дед, покосившись на бывшего зятька, торжественно провозгласил:
— А я что говорил — не могут Гладышевы против нас, умом не вышли.
— Идём, гроссмейстер, — Люба понукала. — Сама переодену я тебя.
В белой тройке с законною женой под руку вернулись на террасу.
Ну, кажется, все в сборе. Наташа, Эля, Никуши в нарядах театральных и маленькие флибустьеры — детвора. Даша у мамы — помогает наряжаться.
— Не пора ли начинать? — вопрос к распорядительнице бала.
Она к Электре:
— Где ваши родственники?
— Они здесь.
Любаша повертела головой, пожав плечами, подошла ко мне:
— За именинницей пойдём, мой дорогой.
Нет, Любе маму не затмить — ведь мама, это мама. В ней столько артистичности и шарма, скорей природного, чем приобретённого. И платье дымчатое так тело облегало, что…. Законная сноха склонилась в реверансе:
— Вам мой респект, Анастасия Алексеевна.
Ушли мои жёны. Мы с мамою вдвоём. Целую руку:
— Ты счастлива, родная?
Она склоняет мою голову и в лоб целует:
— Как никогда!
Я верю, потому что знаю подоплёку этих слов. Здесь на острове с новой силой вспыхнул её роман с моим отцом — тайком они встречаются от Мирабели. Вот интересно, знает ли о том сладкоголосая сирена? Не удивлюсь, что знает. Очень может быть, что рассказал ей обо всем сам Владимир Константинович. Но маме нужна тайна будоражащая кровь, опасность быть раскрытой — и отец подыгрывает ей.
— На выход?
Мамину ладонь за пальцы взял и вверх поднял — идём на террасу, как под венец. Последняя перед нами дверь открылась, и Любин голос возвестил:
— Юбилярша!
Рукоплескания, улыбки. Строем гостей идём. Мужчины каблуками щёлкают (даже отец) и головы склоняют. В реверансе дамы приседают. Всех мама царственной улыбкой награждает и головой кивает.
В строю гостей большой пробел — здесь соплеменники стоят прозрачные Электры, моей жены внебрачной. До сей поры, у меня с ними мир не заключён — так, невоенное состояние. По-прежнему страдают от своей бесплодности, но чтобы сделать что-то…. Ни-ни. Даже и не говори. Скроются в сельве — ищи свищи. Не вижу лиц, но думаю, что все от чопорности лопаются и гордости за самих себя. Что за народ! Ни грамочки стыда — явились в общество, в чём мама родила.
А мама им особое внимание — для пожатий руку подаёт, а она вдруг поворачивается для поцелуя. Тоже мне, джентльмены без штанов.
Наши малыши. Костик, Настенька, Дианочка, Катюшка и замыкает строй карапуз Александрюшка (Сашок и Шурик не рифмуются). С ними именинница забыла этикет и каждого поцеловала.
В кресле, наконец, она, за спинкой опахало для меня. Я мавр, она императрица. Гостей улыбчивые лица.
— Праздник начинается! — провозглашает Люба.
Звучат фанфары.
Выступает генерал под руку с женой. Целует дочку в лоб, Машенька в щёчку. В её руках горшочек с изумительным цветком — как чистый бриллиант. Не то, чтобы сверкает, а отражает цвет любой — бордовым был у Машиной груди (как её платье), стал пепельным у мамы.
— Специально для тебя растила.
Гости в восторге, рукоплещут. А мама одной рукой цветок прижала, в другой ладонь Машенькину задержала — не хочет отпускать. Генерал, грудь с орденами выпятив, прокашлялся:
— Тут я написал….
И пафосно балладу читать стал. И скучную, и длинную, и не рифмующуюся. Где новорожденную сравнивал то с Палладой, то с гаубицей полевой.
Закончил дед, гости похлопали. Скорей, я думаю, за то, что, наконец, закончил.
Распорядительница бала Валентину Ивановну подвела. Мама из кресла выпорхнула, свекровь обняла. Бабушка слезу смахнула:
— Что пожелать тебе, сношенька, не знаю. Всего, что пожелаешь ты. А в подарок прими медок от местных пчёл — мы с внуком приручили.
И Костику махнула:
— Подойди, вместе вручим.
Как мамин взгляд и профиль изменились, грудь поднялась, плечи распрямились — подходят бывший муж с новою женой.
— Кхе! Кхе! — покашлял он в кулак. — Всех благ.
И Мирабель кивнула.
— Прими подарок, — мой отец сказал.
Это был холст "Дождь над лагуной" работы Мирабель.
Пауза. Мама засмотрелась. К ней за спину шмыгнула распорядительница бала и, как пацан, присвистнула. Заволновались гости. Мама встрепенулась:
— Шедевр! А посмотрите сами.
Картина по рукам пошла.
Расчувствовалась мама — к щеке соперницы губами прикоснулась.
Надежда Павловна под руку с полковником подходят. Целуют, поздравляют. Их подарок — шаль, её руками связанная из шерсти снежного барана (а может барса?). Стало ясно, куда летал полковник пару месяцев назад. Но зачем шаль здесь нужна, в тропиках, под палящим солнцем? А женщины в восторге — какой рисунок! какие кружева!