— Не тревожь мне душу скрипка, я слезы не удержу….
И голос мой, казалось, звучал чисто и молодо, поднимаясь в недоступные прежде высоты:
— …. И пойду искать края, где живёт любовь моя….
Село. Не здесь ли? Зайду, узнаю.
Прошёлся улицей пустой до площади и магазина. Присел на лавочку с надеждой: придёт кто, расспрошу. Минуток через пять дверь приоткрылась, женщина за порогом:
— Ты чего мокнешь, дед? А ну-ка, заходи.
В магазине кроме девицы продавщицы ещё три женщины. Все с любопытством смотрят на меня. Потом устроили допрос.
— Ты приблудил откель, али к кому приехал?
— Чего молчишь? Язык отсох?
— Продрог до немоты — может, плеснуть ему на донышко стакана? Ва-аль.
Продавщица отмахнулась:
— Не продаю я на разлив.
— Может, чекушечку?
— Пива ему купи.
— Да разве ж оно согреет? Шпроты открой.
Мне сунули в руки банку шпрот.
— Чего смотришь, вилку надо? Ва-аль.
Не спеша выудил рыбёшку, запил бутылкой пива.
— Благодарствую, миряне.
— Слава те, Господи, заговорил! Теперь рассказывай: куда, зачем, откуда?
— Семью ищу. Женщину двадцати пяти лет с четырёхлетней девочкой вы не встречали?
— Да мало ль их.
— Блондиночка, похожа на артистку.
— Внучка?
— Жена.
— Ты, дед, часом не рехнулся? Тебе-то сколько самому?
— Богатым был.
— Тогда понятно. Разорился — убежала, теперь не сыщешь.
— Тут другое — долго объяснять.
— Нет, не видали мы твоей крали — у нас таковских нет.
— Не зарекайтесь — за свою жизнь человек видит миллионы лиц.
— И де ж твои миллионы-то запомнить?
— Память, неподконтрольная сознанию, хранит всё. Я бы мог с вашего разрешения заглянуть в неё.
— Не смеши, сказано в библии, да смешным не будешь.
— Постой, Петровна, дай человеку досказать. Как это, заглянуть? — проявила интерес женщина, угостившая меня пивом со шпротами.
— Дайте мне ваши руки, — я уложил их на свои колени ладонями вверх, сверху свои. — Глаза закройте.
— Ой, Анискина, сейчас тебя он приворожит.
— Вас зовут Таисия Анисимовна, по-деревенски Анискина, вам пятьдесят шесть лет, вдова, одна живёте. У вас четыре взрослых и замужних дочери — в Москве, Питере, Севастополе, Владивостоке — зовут к себе жить. Один раз в году приезжают на ваш день рождения. У вас девять внуков и внучек…. А теперь помолчите.
Последняя фраза была лишней, так как говорил только я, а остальные напряжённо молчали и слушали.
Вся озвученная информация была на поверхности памяти, а в глубинах…. Сотни тысяч, миллионы лиц родных, знакомых, случайно виденных в разных местах за прожитые годы. Они замелькали предо мной, как картинки монитора. Нет, так не годится — много времени и вероятность ошибки. Пойдём другим путём. Я создал образы Наташи и Катюши, поставил задачу: ищем адекватность. Промелькнула пара сотен лиц — полного совпадения не обнаружилось.
— Нет, вы не встречали моих близких.
— Постой, мил человек, — Таисия Анисимовна поймала мои пальцы. — Если ты такой дока в памяти, верни моего Павлушу — поистираться стал.
— Муж ваш покойный? А надо ли так привязывать сердце к навсегда ушедшему. Может, наоборот — вычеркнуть его, а вас настроить на новую встречу.
— Делай, что говорят, — Анискина вернула наши ладони в исходное положение.
…. Три мужика на растяжках устанавливают антенну.
— Ой, Пашка, сильный ветер — не удержать.
— Тяните, тяните, — крепыш кучерявый повис на стальном тросе, упираясь в землю ногами. — А теперь крепите.
Порыв ветра валит антенну. Павел упирается, ноги бороздят.
— Берегись!
Антенна падает на высоковольтные провода. Разряд — падает и Павел….
Таисия Анисимовна всхлипывает, уткнувшись в край подвязанного платка, к окну отходит.
Оглядываю притихших женщин:
— Семью ищу, вы не поможете?
— Таисия Анисимовна? — тревожно окликает продавщица.
— Всё в порядке, — женщина машет рукой. — Ничего страшного.
— Сама напросила, — ко мне подсаживается живая такая тётка, говорливая. — Ты мне мил человек верни воспоминания свадьбы, а про жизнь рассказывать не надо — сама всё знаю. Мой-то Петро Гаврилович — первый гармонист был на деревне. А как ухаживать умел….
Она кладёт мне руки на колени, смыкает веки.
С удивлением узнаю, что ей нет и пятидесяти — так жизнь поизносила. Петро Гаврилыч её — отменный гармонист; через неё, трёхрядку, сгубил себя в угаре пьяном — всё по свадьбам, именинам. И женку замордовал буйством во хмелю. А ухаживал за девкой как испанский менестрель — с цветами в форточку, ночными серенадами. Да и Глашенька тогда стоила того: остроглазая, озорная, огонь — не девка.