Ладони наши расстались, но стопки непочатые стоят, и Петро к своей не тянется.
— В баню-то пойдёшь? — спрашивает его Таисия Анисимовна.
— Сходи, Петь, — уговаривает жена. — Уважь гостя — отпарь….
— Это я зараз, — соглашается Гаврилыч, и мне. — Пойдём что ли?
Хозяйка суёт мне в руки свёрток:
— Здесь полотенце, чистое бельё, всё своё оставь там — замочу потом.
Раздеваемся в предбаннике. Петра удивил стеклянный глаз в моём лбу.
— Это что?
— Помогает в ясновидении.
— Шарлатан?
— Почему так сразу?
— Где, кем работаешь?
— Скажу безработный — осудишь?
— Да мне плевать. Бич — это бывший интеллигентный человек. Видел, какая у меня жена? Кабы не она, давно бы уж сам загнулся под чьим-нибудь забором.
— Беречь должен.
— Да я её…. мою Глафиру…, - Пётро смахнул слезу, от полноты чувств сбежавшую на седой ус. — Эх!
Он окатил полок водою из котла. Веник в руке, как бич палача.
— Ложись, раб Божий.
Я контролировал свой организм — мне не жарко, мне не больно, мне не…. Лишь лёгкое головокружение. Но это должно быть от стопки водки. Хотя….
Мне показалось, котёл печи вдруг двинулся на бак с холодною водой. Этого ещё не хватало. Я отвернулся и увидел, как мыльница помчалась за мочалкой. Закрыл глаза. Началось — пироги за утюгами, утюги за сапогами…. Чёрт! Как неожиданно. И как не некстати.
Машу Петру рукой — кончай, кончай хлестаться, помоги.
— А, гость варяжский, недюжишь русской баньки! — Ликует тот и сжаливается. — Сейчас, сейчас, водой холодненькой….
Он бросает веник, хлопочет с тазиком над баком. А меня тошнит — свешиваю голову с полка и падаю вниз, сознание теряя.
…. Оно приходило и уходило вновь, сознание моё. В минуты просветления Таисия Анисимовна у изголовья то с кашкой, то с бульончиком, то с молочком….
— Выпей тёпленького — с медком, коровьим маслицем….
Я пил послушно — меня рвало — и забывался. Был слишком слаб, чтобы противиться, а хозяйке невдомек, что организму надо моему — а ничего кроме покоя.
Была и "скорая". Медичка постучала градусником по Масяниному оку — вот это пирсинг! — и выписала таблеток и микстур. Благодаря им, а может вопреки, я всё-таки пошёл на поправку. На третий день парилки злополучной отстранил заботливую руку Таисии Анисимовны:
— Ничего не надо — не хочу.
Меня не вырвало, и я уснул, а не забылся.
На четвёртый день увидел у кровати незнакомую старуху.
— Я бабушка Наташи, — представилась. — Нечаева Любовь Петровна.
Таисия Анисимовна на мой немой вопрос:
— Пётр Глафирин разыскал в Воздвиженке, уговорил приехать. Вы поговорите, я в горнице накрою.
И удалилась.
Гостья пристально смотрела на меня, слегка покачивая головою:
— Вот ты какой…. старый. А на челе что у тебя?
— Это после операции, — я прикрыл лоб полотенцем. — Что обо мне Наташа говорила?
— Что добрый и богатый — как у Христа за пазухою с Катюшей жила.
— Как она?
— Да как? Замуж собралась. Человек он вдовый, фермерствует, своих двое пацанов — нужна хозяйка.
— А Наташа?
— Да что Наташа? Не хочу, говорит, больше в город — нахлебалась выше крыши — своего угла хочу.
Помолчали.
— Старый, говоришь, для неё?
— И бедный. А ещё сбежал, чуть жареным запахло. Ненадёжный ты для жизни человек.
— Так и сказала?
— Поедешь переспрашивать?
— Вы не советуете?
— Ни богатства ей не надо, ни бедности — дай Наташке пожить спокойно, за хорошим человеком.
— А если появлюсь в Воздвиженке, партия расстроится?
— Дак что же они, твари бессердечные, Наташка с Катей — шибко убивались о твоей пропаже. Но раз ушёл, так и ушёл — оставь девку в покое.
— Может, вы и правы, — задумался.
Таисия Анисимовна заглянула:
— Наговорились? Пожалуйте к столу.
Скинул одеяло и увидел, что лежу в исподнем.
— Посидишь с нами? — улыбнулась хозяйка. — Сейчас я тебе мужнее принесу.
Потёртые джинсы и толстовка пришлись почти что впору. На голову соорудил тюрбан из полотенца.
Круглый стол накрыт закусками. В центре графинчик с домашнею настойкой.
— Поухаживай, Алексей Владимирович, — Таисия Анисимовна усмехнулась уголками губ, шмальнув по мне быстрым взглядом карих глаз.
Но гостья оказалась приметливой — оценила настоечку на солнечный луч, покатала стопку в пальцах и выдала:
— Вижу, ты вдовая, так и бери мужика, коль нравится. А то вяжется к девке, — и выпила. — За вас!