Идём втроём просёлком неведомо куда, и не хватает нашей компании осла да петуха.
Это был грот — уютная малогабаритная пещерка на вершине горы. Обрывистый склон её опоясывала бурная речушка с чистой быстрой и холодной водой. Спуститься к ней можно по узкой тропе, которую в народе называют козьей, змеившейся меж корявых сосенок и седых в трещинах скальных хрящей. Противоположная, более пологая сторона горы — царство мачтовых исполинов, сомкнувших кроны в поднебесье и обрекших подножие на вечный полумрак и прозябание. Тем не менее, густые заросли малины, акации и шиповника прижились и превратили реликтовый лес в непроходимые дебри. Сказочный привкус с намёком на "там чудеса, там леший бродит" придавал ядовито-зелёный ковёр из хвощей и папоротника. Последний, как известно, цветёт одну только ночь в году и указывает зарытые клады. На такого любителя отыскивать земные сокровища с помощью колдовских чар набрёл у подножия горы.
Присматривал место для ночлега, как потянуло дымом. Потом увидел костёр и его разжигателя — мужчину лет шестидесяти, может с гаком, высокого, сухопарого, подвижного.
— Доброго здоровья доброму человеку.
Прикрывшись от огня рукой, незнакомец ощупал внимательным взглядом.
— И вам не кашлять.
Скованный нелюбезностью, мялся, не зная на что решиться.
— Да вы садитесь, садитесь. Зачем котёнка с собой таскаете?
— В лесу нашёл.
— Так несите домой.
— Нет дома.
— Это как?
Я присел, по-турецки скрестив ноги, снял Маркизу (это всё-таки была кошечка) с плеча и опустил на землю.
— Так получилось.
— Баба выгнала?
— Нет жены.
— Детям не люб?
— И детей нет.
— Может, и дома не было?
— Был — отняли.
— Бывает, — незнакомец окончил расспросы и протянул руку. — Скоробогатов Фадей Фадеич.
В котелке над костром закипела вода.
— Сейчас чайку попьём, — сказал Фадей и бросил в неё горсть заварки.
Маркиза, наигравшись собачьим хвостом, вскарабкалась на лежащего Саида и свернулась клубочком.
— Смотри-ка, — подивился новый знакомец, — какие они у вас дружные.
Подтянул рюкзак, порылся и извлёк галету, отломил половину, бросил.
— На, Тузик, Бобик, Шарик. Как тебя там?
Саид лишь потянул носом и чихнул от попавшей в ноздри травинки. Маркиза скатилась и зашипела, выгнув спинку, готовая броситься и растерзать желтевшую в темноте галету.
— С утра закормлены, — посетовал Фадей Фадеич и покосился на меня. — А вы как на счёт подкрепиться?
На мой отказ:
— Ну, тогда по чайку.
И угостил ароматным, приправленным лесными травами, кипятком.
— Из какого роду-племени, какого сословия? — интересовался Скоробогатов. — Как зовут-величают?
Я представился.
— Было время, ворочал капиталишком — потом всё прахом. Начинать сызнова, сил нет — подался в странники.
— Звучит, как "в беглые", — усмехнулся Фадей.
— Пусть будет, коли нравится, но не каторжанин.
— Да ты не бойся, не велик и я законник — в лесах счастье мыкаю.
Чай пили без сахара по очереди из одной кружки, но выдули весь котелок.
Ближе к полуночи Скоробогатов засобирался.
— Вы как, спать будете — палатка свободна — или у костра подежурите?
— А вы куда?
— На промысел. Полночь — самое время.
— Звучит по каторжански. Можно мне с вами? А палатку сторожить пса оставим.
Осторожно ступая, Фадей Фадеич светил фонариком под ноги. Движения как у сапёра на минном поле — настолько неторопливы — и я понял, промысел начался. Шёл следом, но как не силился понять…, решил спросить. Шёпотом:
— Что промышляем?
— Тс-с-с. Следы подземных кладовых.
Скоробогатов опустился на колени, жестом поманил.
— Смотри. Видишь?
— Что это?
— Стебель папоротника. Он в полночь расцветает, если под ним таится самоцвет.
— Легенда?
— Быль.
И всего-то? Мне расхотелось шастать по ночному лесу.
— Я подожду вас у костра.
Луч фонаря упёрся мне в лицо.
— Что задумал?
— Совсем не то, о чём сейчас подумали. Неужто похож на человека, которому нужны сокровища? Дайте вашу руку.
Несложными манипуляциями в мозговых извилинах убедил Скоробогатова, что мне можно доверять. Он только подивился:
— И никакого азарта? Ну, ты, блин, не мужик.
У палатки развёл костёр поярче, под голову Саида, на грудь Маркизу — прилёг ночь коротать. Быть может, где-то на степном раздолье она нарядна звёздами, и зори, как румяна, здесь же глухой колодец — лишь запах, шорохи и тьма. Но думается хорошо: о том, о сём, как жизнь изменчива, судьба не предсказуема — то морг, то свалка, то лесной костёр. Назавтра быть к чему готовым? Знать бы….