Он оглянулся, смущенно скривившись.
– Нет, – ответил он.
– Да! – крикнул кто-то.
– Поднимайся сюда, – приказала Сиси.
Он покачал головой, в его глазах читалось отчаяние. Он будто бы говорил: «Пожалуйста, не заставляй меня это делать».
– Как это понимать? Я обнаружила тебя, когда ты убирал номера в отеле «Беверли Уилшир», парень, – так что топай к нам. Ты должен это сделать перед всеми в этом зале, всеми, кто способствовал твоей популярности, несмотря на то, как небрежно ты с нами обошелся.
Шейн оглянулся, как бы оценивая, сможет ли убежать. И нехотя направился к сцене.
Ева редко видела происходящее в четком фокусе. Даже в очках. Мигрень всегда размывала окружающее. Но когда Шейн шел по проходу к участникам дискуссии – к ней, – каждая деталь в комнате становилась нестерпимо четкой. Она мучительно осознавала все вокруг и каждую частичку себя.
Этого не могло быть. Но она знала, что все так, потому что тело отозвалось само собой. Дыхание стало поверхностным. Пульс грохотал. Она задрожала всем телом, попав под перекрестный огонь миллиарда сильных, противоречивых эмоций. Ева не была особенно религиозной, но всегда чувствовала, что есть… что-то… извне, что наблюдает за ней. По многим причинам, но в основном потому, что она никогда не сталкивалась с Шейном Холлом. Никогда. После стольких лет это было удивительно, учитывая, что они оба были ровесниками, чернокожими авторами, которые добились успеха одновременно. Если это не божественное вмешательство, то она не знала, как это назвать.
И теперь он был здесь, из плоти и крови. Настал момент, которого она всегда боялась. Но в глубине, в тайниках ее подсознания, разве не предвидела она эти мгновения? Она их планировала? Даже мечтала об этом?
Может быть. Но не так. Не на людях. И совершенно неготовой.
Оглушительные аплодисменты вызвали легкую пульсацию в висках и напомнили Еве, где она находится. Зал захлебывался в восторге. Шейн был литературной звездой. Он написал всего четыре романа: «Восемь», «Пила», «Ешь на кухне» и «Запри дверь на входе». Но они стали каноническими. Местом действия всегда был один и тот же безымянный район, где жили страдающие от убийственной бедности люди.
Его персонажи были причудливыми, яркими, практически мифологизированными типажами. И благодаря самозабвенному вниманию к деталям, эмоциям и нюансам он искусно манипулировал читателями, заставляя их настолько вживаться в каждую мысль своих персонажей, что, прочитав пятьдесят страниц, они вдруг понимали, что сюжета нет. Никакого. Просто девочка по имени Восьмерка потеряла ключи. Но они плакали от красоты написанного. Восьмерка могла увидеть, как на улице застрелили чувака, пока она сидела взаперти, но читателей волновала только девочка.
Шейн обманывал читателей, заставляя их видеть человечность, а не обстоятельства. Его книги закрывали, будучи ошеломленными, удивляясь, как писателю удалось завоевать сердце читателя прежде, чем тот понял, что происходит.
Приблизительно раз в пять лет он выпускал книгу, давал несколько рваных, невразумительных интервью, дулся в программах новостей MSNBC, срывал сезон наград (если только не противостоял Хуноту Диасу[44]); получал огромный грант, чтобы уехать куда-нибудь и написать еще больше классического дерьма; а затем снова исчезал.
Конечно, полностью он не исчезал никогда. Его видели. Три весны назад он посетил прием по случаю открытия выставки Кары Уокер[45] в Амстердаме, но, когда пришло время читать предисловие, которое он написал для выставки, исчез (как и пышнотелая рекламная агентша Кары Клаудия). В 2008 году он пошел на ужин корреспондентов Белого дома, но провел время, вытирая посуду с грузчиками на кухне. Он точно присутствовал на свадьбе Джея Коула[46] в Северной Каролине, где сказал одному из гостей, что единственное, что ему нравится на Юге, – это Bojangles[47], что мгновенно попало в Twitter.
Много лет назад один из редакторов LA Times пустил слух, что Шейн – мистификатор. И его книги пишет кто-то другой. Потому что Шейн никогда не вел себя как автор из списка «А» и, честно говоря, не был похож на писателя. У него была массивная челюсть, пухлые губы и ошеломляющие ресницы – лицо, которое выделило его из толпы прежде, чем он доказал свою уникальность.
Шейн Холл был устрашающе красив. И все же в редких случаях, когда он улыбался, улыбка была такой лучезарной, такой теплой. Как будто смотришь на чертов солнечный луч. Улыбка сбивала с толку. Хотелось либо ущипнуть его за щеки, либо умолять его о жестком сексе на мягком матрасе. Хотелось забрать все, что у него было.