11
— Я должна идти своим путём.
— Ну и какой это путь, какой? Закопаться в глухой деревне и в курной хате перешивать старые тряпки?! Парень тебя тянет, не обманывай себя. А что за парень? Красивый и всё, зато самый худший, какой только может быть. Нуль. Сынок чинуши, вытряхнутого из кресла. Ни автогонщик, ни резчик, даже культурно украсть никогда не умел. Ты знаешь, кто он такой? Недотёпа! Вышвырнули его из клуба, отняли «полонез». Он закончился раньше, чем начал. Недозрелый молокосос!
— Молокосос? Да ему уж больше двадцати пяти лет.
— И что с того? Есть мужчины, которые никогда не взрослеют. Он из таких. Вечный парень. Сегодня он там, завтра может быть где‑то ещё, и если ты отсюда уедешь, стать на якорь нигде больше не сможешь. Что ты тогда будешь делать, скажи?
— Я решила уехать. Не пытайся переубедить меня, Нонна, это бесполезно.
— У меня для нас были отличные планы!
— Больше никогда не рассчитывай на меня в своих проектах. Я завязала, Нонна.
Я убегала на Озеро также от Нонны, от предприимчивости Нонны, от помыслов Нонны. Я клала между нами триста километров, чтобы не быть под рукой, потому что, хоть я и испытывала в отношении её некоторые чувства, я не могла жить с ней под одной крышей или даже по соседству. Остаться здесь означало каждый день бороться с её идеями, противопоставлять себя её миру, привычкам, окружению, образу жизни.
Независимость стала для меня самой большой потребностью. Я была по горло сыта опекой, строгостью предписаний официального общежития и публичного милосердия.
Волк был существом совершенно иного типа. В конце концов, он давно перестал меня волновать, по крайней мере мне так казалось.
— Ты отрекаешься от нас, — обиделась Нонна.
— У неё есть право на свою жизнь. Оставь её в покое, Нонна, — неожиданно поддержал меня Дедушка. До этого момента он ни словом не поддержал ни одну из сторон, хотя казался расстроенным моим поведением.
— Ну да, для Дедушки уже имеют значение одни лишь собаки, — с горечью констатировала Нонна.
У Дедушки была новая страсть. Две молодых легавых, которые делали лужи там, где останавливались, оттаптывали себе уши и подъедали каждый оставленный без присмотра ботинок.
— Может, ты знаешь, что с Куклой, Нонна?..
Я звонила в «Крачку», но пойти туда я не отважилась. Я не смогла бы посмотреть в глаза Урсыну. По отношению к нему я до сих пор чувствовала себя виноватой, тем более что ничего не получилось исправить. Куклы уже давно в Центре не было. О её теперешнем местонахождении там не знали. О Волке я не спросила, однако наговор Нонны на него испортил мне настроение.
— Не знаю, но она оставила телефон какой‑то сельской мадонны из‑под Нового Двора, на случай, если объявишься.
— Чего она там забыла?
— Догадаться нетрудно. Заявилась к нам упакованная. Туфли из ящерицы за четырнадцать тысяч пара, такая же сумочка за двенадцать, костюм из певэксовского велюра пятнадцать долларов метр. Цепь с брелоками на шее, часы, усыпанные бриллиантами, и гравированное обручальное кольцо червонного золота, широкое, как бондарный обруч. Как думаешь, откуда это всё у неё? На панель пошла, или в валютные девки, — подытожила Нонна, пытаясь скрыть обиду за сдержанность и таинственность Куклы. Той самой Куклы, которая заискивала перед Нонной и громко восхищалась ею во время свиданий в исправительном доме, а позже — в «Крачке».
— Наверное, вышла замуж.
— Обручальное кольцо может напялить на себя каждая.
Нонна в этом разбиралась, она сама носила крупный золотой обруч на безымянном пальце, хотя никогда ни с кем в браке не состояла, потому что после тридцати лет, как она утверждала, не бывавшая замужем женщина — уже товар сомнительного качества. Если уж не нашла себе пары, значит, с ней что‑то серьёзно не так. Нонна страдала молча, не признаваясь, что сама относится к таким, хотя и не находила у себя недостатков.
Мы с Куклой договорились встретиться в «Виктории». Она немного заставила себя ждать. И войдя, зажгла ностальгию в глазах мужчин и заморозила взгляды женщин. Ведь, будто не сознавая всеобщего внимания, она плыла по проходу между столиками в костюме из сапфирового велюра, оттеняющем золотистый тон кожи, колорит и богатство волос, искристо ниспадающих по всем сторонам плеч. Жестом, подсмотренным у «звёзд» старых фильмов, она небрежно прижимала руками кусок пушистого меха, шарф из двух серебристых лисиц, сцепленных мордами, волоча хвосты по полу.