Персонал Дома нервничает, дети притихли и только шепчутся по углам. Пельку окружает особая аура молчаливого порицания, недоверия, изоляции.
— Пелька, ради бога, скажи, что ты наболтала всем этим людям? — наконец напрямую спрашивает пани директор.
Пелька, измученная царящей атмосферой, чем‑то таким, с чем невозможно бороться средствами, которые ей известны, отчаянно ожидает от окружающих доброжелательности, опоры и защиты от неприязни, подозрительности, холодности, поэтому превозмогает свою немоту и говорит, говорит правду:
— Я сказала, что не люблю отчизну.
— Ох, Пелька, Пелька... — вздыхает пани директор. Она печальна, измучена и удручена. Пельке было бы легче, если бы она на неё накричала.
Пелька начинает бояться. Теперь её подавляет чувство тяжёлой вины, и она даёт себе клятву никогда больше не соблазняться гостеприимством милосердных людей. Аналогичное решение принимает и пани директор по отношению к остальным детям, но тем временем сплавляет Пельку.
Она не то чтобы питала неприязнь к Пельке, или её как‑то особенно поразило то Пелькино признание, будь оно неладно, в доме у влиятельных хозяев, но она просто хочет спокойствия, которого с Пелькой уж точно не будет, поэтому соглашается с мнением воспитательницы и рекомендацией инспектора из соответствующего управления.
— Это трудный ребёнок.
— Это конфликтный ребёнок.
— Этот ребёнок слишком сильно отличается от остальных подопечных Дома в нехорошую сторону и может иметь на них дурное влияние.
У пани директора тяжело на душе, она недовольна собой. Ей жаль Пельку, и по какой‑то причине пани директору важно, чтобы Пелька не держала на неё обиду. Она лично готовит Пельку к переводу. Упаковывает вещи, проверяет документы.
За семь лет жизни Пелька обросла документами, подшитыми в картонную папку с завязками из тесёмок, постоянно хранимую в металлическом сейфе, ключи от которого пани директор носит с собой и никому их не доверяет, за исключением заместителей, да и то под подпись и при свидетелях. В этом сейфе, за стоящими в ряд серыми папками с биографиями воспитанников, хранятся принадлежащие им депозиты. Мало у кого из детей Дома есть депозит. У Пельки есть. Это не что-нибудь, такой предмет обладания. Непобиваемый козырь в перепалках с детьми, особенно с теми, у кого нет ничего подобного в железном шкафу.
Депозит. Слово непривычное, оно звучало таинственно и у Пельки не ассоциировалось ни с чем, как и у остальных детей. Те, у кого он был, спокойно наслаждались ощущением собственной привилегированности, а те, у кого его не было, такого удовольствия не имели и поэтому не хотели даже и думать об этом слове.
До сих пор Пелька не пыталась узнать, что скрывается под непонятным названием, даже не задумывалась об этом: ей хватало сознания, что нечто невообразимое, принадлежащее ей, существует. Теперь же она беспокоилась, отправят ли депозит вместе с ней в новый Дом.
— Я передам его лично, — заверила пани директор.
— Можно посмотреть? — осведомляется Пелька.
Директор молча вынимает конверт, а из него — упаковку от чая «улун», в которой сквозь обёртку из папиросной бумаги тускло просвечивает подвешенный к цепочке золотой овальный кулон.
— Медальон, — поясняет пани директор и выкладывает предмет в подставленные ладошки Пельки.
Депозит, блестящий сильнее, чем перстни на руках у пани директора, украшен на эллиптических створках вырезанными из кремовой кости профилями девушек — головками на длинных шеях, с волосами, завязанными в большие узлы на затылках. Сам же предмет немного напоминает Пельке раковину моллюска. Состоит из двух половинок, соединённых шарниром и запираемых на защёлку. Внутри находится изображение женщины. Лицо с простыми чертами, облагороженными макияжем, гладкие волосы с пробором, собранные возле ушей в английские локоны, букетик белых цветов у декольте, открывающего плечи.
— Кто это на фотографии? — у Пельки спирает дыхание в предчувствии раскрытия тайны своего появления.
— Не знаю. И это не фотография, а вырезка из газеты, — отвечает пани директор, приподнимая ногтем край тонкой бумаги. На обороте рисунка видны обычные газетные буквы.
— Моя мама! — Пелька ещё никогда не видела женщины с такой причёской и в таком наряде, но необычный портрет ей понравился.
— Не думаю.
— Вы обманываете!
— Не обманываю. Когда повзрослеешь, поймёшь.