Кукольник осекся на полуслове при появлении знатных гостей, принес им два кресла и бодрузил перед самой сценой. А затем продолжал представление, громко, на разные лады меняя голос соответственно ролям.
Разыгрываемая комедия была классическая «Отмщение Правды» — вещь пленительнейшая в театре марионеток.
Сюжет нехитрый и запомнится каждому. На дом, где собрались все действующие лица, ведьма насылает проклятие, согласно которому всякая в его стенах произносимая ложь немедля оборачивается правдой. И вот корыстная юная дама, с целью подцепить богатого жениха рассыпающаяся в любовных увереньях, влюбляется в него по уши; бахвал неожиданно для себя и впрямь делается героем; ханжи в конце концов становятся истинно добродетельны; старый скряга, твердящий, что у него ни гроша, в самом деле разоряется. Женщины, оставаясь одни, изъясняются стихами, мужчины нет-нет и подпустят весьма крепкое словцо; и только мальчик, единственная чистая душа в этом вертепе, исполняет прелестные песенки под аккомпанемент мандолины за сценой.
Пьеса веселила зрителей, усталые пропыленные лица светились, шутки Монсуса, клоуна, встречались взрывами смеха. Юная дама, признававшаяся, что и сама кропает пьесы, следила за сооружением собрата с сочувствием и любопытством. Кое-какие реплики странно задевали сердце Августа. Слова влюбленного, например, обращенные к подруге, что черствая корка верней насытит, чем самый толстый том поваренной книги, он воспринял как добрый, разумный совет. Вот наивная жертва рассуждает с изготовившимся убийцей о красотах лунной ночи, негодяй же в ответ дивится способности всевышнего заставлять нас восхищаться обстоятельствами, совершенно для нас невыгодными и вовсе даже наоворот. «Бог любит нас, — говорит он, — как мы любим наших собачек: когда он в добром расположении, веселы и мы и виляем хвостиком, а случись ему нахмуриться из-за каких-то небесных распрей, тотчас мы сникаем и толкуем о самоубийстве. Если же он в порыве ангельских чувств решает соорудить лунную светлую ночь, мы радостно трусим за ним по пятам.» Тут Август засмеялся. И подумал, что недурно бы снова, как в детстве, почувствовать себя песиком Господа Бога.
В конце опять появляется ведьма, и на вопрос, что же такое правда, она отвечает: «Правда та, что все мы с вами играем в комедии марионеток. А главное в комедии марионеток, детки мои, — не отступить от идеи автора. Тут — тайна, но, так уж и быть, я вам ее выдам. И в этом главное счастье жизни, которое люди-то ищут совсем в другом. Да, это благословение — играть в комедии марионеток, и, коли я до нее дорвалась, меня из нее не выма-нишь. Но вы-то, мои сотоварищи-актеры, вы не отступайте от идеи автора. Развивайте ее до последнего.» Речь ее вдруг показалась Августу донельзя убедительной. «Да, — подумал он, — будь жизнь моя комедией марионеток и знай я хорошенько свою роль — уж как вы все шло складно и ловко.» Здешний народ, сдавалось ему, и следует этому идеалу. Действительные ужасы, преступления и чудеса принимает он с той же простотою и легкостью, с какой эти маленькие актеры принимают мир фантазии автора. — Севе-рянин, бывитый душевным потрясением из колеи, сразу начинает растерянно запинаться и заикаться, южанин же и в порыве самой раздирающей страсти декларирует гладко, как по писаному, будто жизнь, какие вы коленца ни выкидывала, остается комедией, где все роли заранее распределены, разучены, отрепетированы. И, коли я наконец дорвался до участия в комедии марионеток, меня из нее не выманишь.
Когда пьеса кончилась и куклы раскланивались, Август услышал, что сзади отворилась дверь, побернулся и увидел принца Джованни со слугою. Они вошли и озирались, ища кого-то среди публики. Решив, что они отыскивают его, он встал и двинулся к ним, подальше от шума аплодисментов. Он несколько конфузился оттого, что пошел развлекаться ночью, быть может, последней в жизни его нового знакомца, но Джованни, кажется, это ничуть не удивило, и он справился спокойно, хороша ли пьеса. «Вот незадача, — сказал он потом. — Друг принца, назначенный назавтра его секундантом, занемог, бьется и плачет не переставая. А я, помнится, видел вас вечером с мальчиком, которого, судя по вашему обращению, я счел господином высокого рода, быть может, вашим соотечественником. Так не угодно ль вам его уговорить, чтоб он заменил Артуро, ибо ни мне, ни принцу не хотелось вы откладывать дело.»
Речь принца поставила Августа в затруднение. Он не вправе был выдавать тайну юной дамы и почел за благо оставить Джованни в том заблуждении, что это юный датчанин, предоставленный его заботам. «Но он совсем еще мальчик, — сказал он, — и едва ли способен принять участие в предприятии, столь важном. Однако он и сам здесь, и, если вы благоволите подождать, я с ним переговорю.»