— У вас не русское имя, — с любопытством сказал Рамон. — Я знаю русских, я работаю в отеле. Они часто у нас останавливаются. Я думал, вы из Скандинавии.
Мартин мысленно выругался. Имя не давало ему покоя не только в России.
— Есть такая книга, главного героя зовут Мартин, — привычно пояснил он. — Родители назвали меня в честь героя книги. А шел я из Польши, потому что из России сюда собирается слишком мало паломников.
Объяснение Рамона вполне устроило, не пришлось даже рассказывать, кто такой Джек Лондон и почему прославленная Горная Обитель столь мало ценится в России. Рамон, похоже, был из тех, кому гораздо интереснее говорить, чем слушать — то есть, из большинства.
Мартин никогда не любил большинство. Он даже демократию одобрял лишь по той причине, что она надежнее всего делит людей на личности и быдло. Но не любить большинство и не ценить его — совершенно разные вещи. Рамон был очень ценен — именно своим неумением слушать, желанием говорить и непоколебимой уверенностью, что мир состоит из штампованных по единому образцу людей.
Слушая и поддакивая, изредка задавая вопросы, Мартин уже через полчаса приобрел в лице Рамона верного товарища. Паломник, ни с кем не сошедшийся за время путешествия, всегда вызывает легкое подозрение — хотя бы в тяжести гнетущих его грехов. Теперь же Мартин шел рядом с Рамоном, в компании других испанцев.
Все складывалось удачно.
Впереди, в голове колонны, шел — хотелось сказать, маршировал, десяток немецких подростков. Мартин приметил их еще вчера, в гостинице — уж очень слаженно киндеры молились, ужинали, посещали сортир и отправлялись спать. Пожилому пастору даже не требовалось поддерживать дисциплину, дети все делали сами, будто в каждом пощелкивал таймер.
Вот и сейчас, без всякой команды, подростки затянули песню. Солировал идущий впереди светловолосый, голубоглазый мальчик с едва ломающимся голоском. Остальные подтягивали припев.
— пел мальчик.
Вступал хор:
Мальчик с готовностью продолжал:
Хор повторно сообщил об огорчении Иисуса.
— ликующе пропел мальчик.
Вступил хор:
Мальчик обернулся к поющим товарищам — Мартин заметил, что на его лице написана искренняя радость. И запел:
Хор подтвердил, что это зрелище очень приятно Богу.
Мартин посмотрел на Рамона. Тот улыбался и даже покачивал головой в такт нехитрому рэпу.
Мальчик затянул второй куплет:
Хор повторил мнение Иисуса по этому поводу.
— Хорошая песня, — сказал Мартин, не в силах сдержаться. — Очень искренняя и непосредственная. Но во второй строфе я бы добавил: «А на ладонях у меня выросли волосы».
— Тогда бы не сошелся размер, — подумав, возразил Рамон.
— спел мальчик.
Мартин постарался отключиться от пронзительного детского голоска. Еще минут десять мальчик каялся в грехах — он обижал сестренку, украл пирожное из кондитерской лавки, дернул кошку за хвост и совершил неисчислимое множество других злодеяний. Но, наконец-то, все грехи были преодолены, а юный певец выдохся.
Дальше паломники шли молча. Только Рамон рассказывал о своей работе, но этот разговор можно было вести, не подключая сознание.
Мартин смотрел на вырастающие над головой стены. Прямо из скал, прямо из камня. Немыслимо! До монастыря оставалось еще часа четыре пути, не меньше трех петель дороги. А монастырь уже внушал трепет. И не насилием над природой — как потрясает переломившая хребет реки плотина, не победой над слепой силой — как восхищает выросший в пустыне город, а совершенным слиянием с окружающим миром, когда творение человеческих рук плавно переходит в творение природы.