Мы с минуту еще постояли над дерновым холмиком. Я сама не заметила, как положила руку на Лоськино плечо. И он этого, кажется, не заметил. Потом пошли мы к улице Машинистов. Лоська не спрашивал, далеко ли. Сперва шел молча, а потом стал рассказывать про Умку. Уже без слезинок в голосе, а словно о живом. Как Умка ждал его каждый день на лавочке, как деликатно, без жадности, принимал угощение: остатки рыбных консервов, вареную картошку, селедочные головы и обрезки колбасы. Как играл, будто котенок, сделанными из травы «мышками», как иногда (не часто, правда) просился на руки и клал голову на Лоськино плечо… А при прощании Умка вел себя спокойно, никогда не увязывался следом.
— А ты не думал взять его домой?
— Нет… Мне кажется, он не хотел. Он был вольный кот, гулял сам по себе, как в той сказке…
Я подивилась, что Лоська знает Киплинга. Не ведала еще тогда, какой он книгочей.
В подъезде Лоська оробел опять:
— А дома у тебя кто-нибудь есть?
— Никого нет. Шагай…
Я ввела его в ванную, велела «отдраивать себя как следует», но потом увидела в открытую дверь, как осторожно он трогает мокрыми пальцами перемазанные щеки и шагнула через порог.
— Ну-ка, радость моя…
Сдернула с грязнули майку, нагнула его над ванной, пустила тугую горячую струю, взяла мыло. Лоська не упирался, только один раз дурашливым шепотом сказал «спасите». Я вымыла ему голову, оттерла тощие плечи и спину. Отскребла суровой мочалкой грязь с локтей и коленей Подумала, что надо бы постирать его штаны и майку, но не решилась. Ладно, все же чище стал… Я сама вытерла его махровым полотенцем.
Фыркая толстыми губами, Лоська сказал:
— Женя, у тебя, наверно, есть брат…
— Есть.
— Ты его так же мочалишь?
— Его помочалишь! Ему семнадцать лет.
— У-у… Я думал, вроде меня.
— Обормотов «вроде тебя» мне приходилось мочалить в лагере. Подшефных из младшего отряда. Они тоже собирали на себя пыль, песок и глину. И чуть что бежали ко мне, потому что свою вожатую боялись…
— А я никогда не был в лагере…
— Тебе повезло… Ты как относишься к сосискам? Правда они в целлофановой шкуре.
Лоська скромно признался, что к сосискам в любой шкуре он относится хорошо. И вообще к любой еде. Особенно «когда толком не позавтракал и ни крошки не обедал».
После обеда он без всякой просьбы помог мне вымыть тарелки (видать, привычное дело) и сказал, что пойдет.
— Куда ты спешишь? Ключа-то нет, а до вечера далеко.
— Так. Погуляю…
«Уличное дитя все-таки…»
— Хочешь провожу тебя?
Лоська быстро вскинул «марсианские» глаза.
— Да. Хочу.
Мы опять побрели переулками — почти молча, с отдельными редкими словами. И оказались в начале Рябинового бульвара. Направо тянулись вдоль аллеи ряды торговцев-художников, а слева был неработающий фонтан и площадка со скамейками. Мы присели на бетонный край бассейна.
— Женя, хочешь мороженого?
— У тебя что, деньги есть?
— У меня нет. Я думал, может, у тебя найдутся пять рублей…
«Тоже мне кавалер». Но я ничего не сказала, зашарила в джинсовом кармане. Достала железный пятирублевик. Лоська, видно, прочитал мои мысли.
— Женя, это не насовсем. На три минуты. Ты только не ходи за мной, я сейчас… — И зашагал к скамейкам, на которых устроились разного вида дядьки. Независимо так пошел, прямо. Широкие штаны парусили на ветерке и все еще влажная голова блестела слипшимися сосульками.
Дядьки на скамейках были всякие — одни «вполне культурного вида», другие довольно «бомжеватые». Но почти перед каждым лежала доска с шахматами. Некоторые играли между собой, а другие сидели в одиночестве, будто ждали партнера.
Лоська встал рядом с таким одиночкой — молодым, в соломенной шляпе и очках, но каким-то несимпатичным, с толстым затылком (как у откормленного охранника). Посмотрел на доску, сказал:
— Привет. Сыграем? — (Я слышала издалека).
— Гуляй, мальчик, — скучно отозвался «Охранник».
— А почему?
— Гуляй, я сказал.
— Боитесь, что ли?
— Ты не на детской площадке. Тут играют на интерес.
— Вот… — Лоська положил рядом с шахматной доской мою денежку. «Охранник» сдвинул повыше шляпу, глянул внимательней:
— А не жалко?
— Для хорошей игры не жалко, — ровным голосом разъяснил Лоська. Кое-кто на него оглядывался (некоторые хмыкали).
Охранник сказал с зевком:
— Ну, садись, раз такой смелый.
— Вы свой-то «интерес» поставьте тоже, — напомнил Лоська.
— Все по закону… — Дядька положил рядом с Лоськиной свою монетку.
Они стали двигать фигуры. Мне хотелось подойти, но я чувствовала — Лоську это смутит. Игра шла минут пять.
«Охранник» вдруг сказал:
— Ну и что?
— Что «что»? — вежливо переспросил Лоська.
— Подожди… как это у тебя получилось?
Лоська пожал плечами: получилось мол. Смотрите сами…
— Ладно… ладно-ладно. Тогда я так!
— Тогда будет мат в два хода.
— Как это?
— Так и так…
— Ну, тогда я…
— Нельзя. Шах же…
— Й-й… ёлки сухостойные… Это что же?
— Это всё, — вздохнул Лоська.
— Ну, ты и стервец…
— Разумеется. Спасибо за игру, — Лоська смахнул в ладонь обе денежки и погрузил их в складки штанов. Его и «охранника» уже обступили зрители.
— С кем-нибудь еще? — скромненько спросил Лоська.
— Да ну тебя, знаем… — отозвался кто-то.
Два игрока — один похожий на доцента, другой на дворника — переглянулись. «Доцент» спросил:
— Рискнем, коллега? Пять рублей не деньги.
— Давай. Только ты первый…
— Я могу сразу с двумя, — предложил Лоська, почесывая пяткой щиколотку.
— А вы, молодой человек, не переоценили свои возможности? — «Доценту» Лоська был явно симпатичен.
— Мне просто некогда, — отозвался «молодой человек» и подтянул штаны. Дядьки с двумя досками сели рядом, Лоська остался на ногах. Это было недалеко от меня, я не выдержала и подошла…
В шахматах я ничего не понимаю. Видела только, как «Доцент» и «Дворник» задумывались перед каждым ходом, а Лоська моментально двигал фигуры то на одной, то на другой доске. Доцент сдался первым. Некультурно почесал макушку и положил на бок короля (словно даже с удовольствием). Его небритый компаньон держался еще минуты две. Потом бормотнул неразборчиво, сдвинул фигуры с доски. Лоська терпеливо подождал, когда они расплатятся. «Доцент» спросил:
— Коллега, какой у вас разряд?
— Никакого… Лоська оглянулся на меня, протянул пятирублевик. — Вот. Спасибо… Ну что, идем?
Когда отошли, я спросила:
— Ты кто? Вундеркинд?
Лоська не удивился. Видимо, знал это слово. Но не знал, вундеркинд он или нет.
— Просто они все играют по правилам. По одним и тем же. А есть еще всякие другие способы. Это чувствовать надо.
Что-то похожее Илья говорил про компьютерные дела, когда пытался объяснить мне (правда без результата) свои теории.
— Лосенок, тебе, наверно, учиться надо…
— А! — он махнул кулаком с зажатыми денежками. — Вон мороженое. Пошли…
Мороженое он купил ананасовое, я его не люблю, но все равно было славно (только чуть-чуть грустно почему-то) сидеть на бетонном барьере у сухого фонтана, лизать сладкий брикет и молчать без всякой неловкости, а просто так, по-хорошему. Потом Лоська метко бросил скомканную обертку в ближнюю урну, встал и сказал, что ему пора домой.
— У тебе же ключа нет!
— Я к маме на работу забегу. Она, конечно, скажет, что я растяпа, ну да пусть. Тем более, что и правда растяпа… А дома дел полно.
— Лоська, ты… если захочешь, заходи ко мне.
Он растянул в улыбке толстые губы.
— Хитрая. Опять мочалить будешь…
— Неужели ты каждый день такой перемазанный ходишь?
— По-всякому бывает… Женя, ты лучше приходи сама…
— Куда?
— Ну… туда. На пустырь, к дереву. Я там часто стану бывать. Обязательно увидимся…