Он отдал бы весь океан за глоток воды.
Океан не принадлежал ему, это он всецело принадлежал океану, стал его пленником, добычей.
Поблизости что-то стремительно вспорхнуло. Лёшка разлепил белые от соли ресницы. Над ним, распустив прозрачные и блестящие, как целлофан крылья, пронеслась радужная летучая рыба. За ней вторая, третья. Они шли на бреющем полёте несколько десятков метров и плюхались в воду. Потом вновь взлетали, как стрекозы.
«Крылатая рыба на три четверти состоит из пресной воды».
Вода носилась в воздухе дразняще и вызывающе.
Лёшка повернул голову и набрал в рот воды, совсем немного. Он проглотил её в два приёма. Вкуса не ощутил, а горлу сразу стало легче. И горлу, и голове, и сердцу.
«Почему они так разлетались? От врагов спасаются. Кто-то преследует их. Кто? Дельфины? Акулы?»
Об акулах не надо думать.
Шофёр, возивший в Мэринленд, рассказывал, что человек, который снимался в фильме, погиб. Не в тот раз и от другой акулы — тигровой.
«Нет, об акулах не надо думать!»
Он перевернулся на живот, оглядел всё вокруг. Нигде ничего. Океан размеренно вздымался и опадал, синяя грудь его слегка парила, как разгорячённое тело на свежем воздухе. Редкие низкие кудели тумана заволакивали горизонт, скрадывали расстояние. На миг показалось, что в белёсой дали сверкнула белой эмалью пароходная надстройка.
«Папин пароход! Откуда он здесь?.. Как — откуда! Дядя Вася позвал его: «Костя, с сыном беда!» И отец поспешил на выручку на своём белом пароходе. А Димка задержался, он ещё не закончил сборку клипера — столько парусов поднять надо!
Торопись, братишка!
«Да-а, торопись, тебе так хорошо! Ты скоро с папой будешь, а я так не-ет…»
«Глупенький ты, Димка…»
Лёшка очнулся, приподнял голову.
Нет никого, ничего…
«Опять галлюцинация, мираж. Не поддавайся обману, матрос!»
Он лёг на спину, но через минуту снова посмотрел в ту сторону. Никакого судна. Низкий сплошной туман.
Туман густел, рос, достиг, наверное, небесного зенита. Теперь, если пароход и не померещился, всё равно конец. Поиск в тумане бесполезен и опасен. В таком киселе молочном и корабли сталкиваются. Даже тифон не помогает. А разве услышишь за гулом машины, плеском воды у бортов и разговорами слабый человеческий крик? Не крик — стон, хрипение, жалобный скрип иссушенной гортани. А ты если и увидишь надвигающуюся опасность, не уйдёшь от неё. Недостанет сил оттолкнуться от борта, избежать смертельного удара бешено вращающихся ножевых лопастей винта.
«Капитан Астахов — опытный мореход. И старпом дело знает, и Пал Палыч, и Николай Филиппович Зозуля. Все сработают как надо…
А что с Пашей? Его не смыло? Нет, он же ушёл за концом. Если бы Паша успел принести конец, они бы, наверное, смогли закрепить стрелу».
Всё-таки то была не галлюцинация. Он видел, видел, видел свой пароход! Конечно, свой!
Он полностью убедил себя в этом потому, что не сомневался: свои ищут и найдут его. Моряки не бросают товарищей в беде.
Где-то там, за невидимым горизонтом, земля, Африка, мыс Доброй Надежды. Для многих и многих он стал мысом Крушения, но моряки верили, что найдут путь в Индию. Люди не теряли надежду и веру в успех и добились своего.
Кто и когда первым обогнул мыс Доброй Надежды? Капитан Диас, Бартоломео Диас. Но и он не открыл морского пути в Индию. Это сделал Васко да Гама. Пятьсот лет назад…
Пятьсот. Пятьсот килогерц, частота волны SOS.
«Товарищи, ребята, спешите! Скорее на помощь! Плохо мне, мысли начинают путаться. Скорее!
…Где дельфины? Неужели всех опутали стальными сетями, перетопили на жир, загнали в цирковые клетки Мэринлендов?
…В летающей рыбке много воды, а у соседа, доктора Фёдора Фёдоровича, бас как у пароходного тифона: ту-у-у, ту-у-у…»
Лёшка очнулся от горячечного бреда.
«Держись. Ты можешь, должен, обязан выжить, дождаться своих».
В густом тумане трубным басом звал пароход.
Ту-у-у, ту-у-ууу…
Он узнал бы этот голос в тысяче других, как рабочие — свой заводской гудок, как радисты — позывные своего судна.
«Иду-у! Иду-у!» — кричал ему «Ваганов». Сигналил, бодрил, поддерживал силы, укреплял уверенностью и надеждой.
«Жду-ждуу, ребята, жду-у-уу вас…» — мысленно кричал в ответ Лёшка.
Вода зарокотала, забила моторным грохотом голову. Бешено зудящим, воющим подводным пропеллером пробуравила воспалённый мозг.
Невидимая в белой мгле моторная шлюпка выла и лаяла, как собака.
«Здесь я, здесь!» — хотел отозваться Лёшка, но язык присох к нёбу, окаменели просоленные, растрескавшиеся губы.
МАТРОС СМИРНОВ, НА РУЛЬ!
(Вместо послесловия)
Бункеровку разрешили в Лас-Пальмасе, на Канарских островах. В древности их называли Счастливыми.
К Лас-Пальмасу подошли на заре. Остров Гран-Канария лежал в море синими вулканическими холмами.
Лёшка стоял на пеленгаторном мостике и смотрел на приближающийся город.
За кормой выплыло солнце. Горы полиловели, зазолотились хребты, жемчужно высветились белые, розовые, голубые дома.
Высоко над морем стояла крепость — резиденция губернатора. Там полтысячи лет назад останавливался Христофор Колумб. На Гран-Канарии его каравеллы запасались продовольствием и пресной водой. Колумб готовился открывать новый путь к берегам Индии. Не через мыс Доброй Надежды, другой, ещё не изведанный…
За длинным молом серебрились цистерны с бензином и нефтью, торчали пароходные мачты и трубы. Десятка полтора больших и малых судов покачивались на внешнем рейде. Среди них выделялся красотой и размерами большой современный теплоход с двумя надстройками, высокими П-образными мачтами, настоящий флагман. Юркие СРТ, средние рыболовные траулеры, жались к нему, как утята к утке.
На большой скорости подлетел лоцманский катер. Федоровского вызвали на руль.
«Палубной команде приготовиться к швартовке! — загремело радио. — Повторяю…»
Повторять не было нужды: матросы гуськом двинулись к трапу.
— Смирнов!
— Слушаю вас, товарищ боцман! — бойко отозвался Лёшка.
— На бак пойдёшь, в мою бригаду.
— Ясно, Николай Филиппович.
При швартовке на носу интереснее. Всё видишь. Лёшка, привалившись грудью к планширу, разглядывал приближающуюся рыболовную флотилию. Уже были видны красные марки с серпом и молотом на дымовых трубах, алые флаги на мачтах.
— Наши! — глубоко вздохнув, произнёс Зозуля.
— Боцман! — позвал в мегафон с капитанского мостика старпом. — Подойдём правым бортом.
Зозуля поднял голову и кивнул: «Понято».
— Смирнов, Левада! Кранцы на правый борт!
Лёшка натянул рукавицы.
— Смирнов!
— Иду, товарищ боцман!
— Смирнов! На мостик!
Зозуля, Лёшка, все, кто стоял на баке, удивлённо переглянулись.
На правом крыле рядом с капитаном Николаев и старпом.
— Смирнов, на мостик! Срочно!
— Пулей! — заторопил Зозуля.
Лёшка на одном дыхании взлетел на верхотуру.
Дядя Вася протягивал бинокль.
— И так видно, — сказал, улыбаясь, капитан и пропустил Лёшку вперёд. — Смотри.
На носу флагмана уже легко читалось:
КОНСТАНТИН СМИРНОВ.
Лёшки перехватило горло. «Папин пароход!..»
— Матрос Смирнов, на руль!
Капитан положил руку на рычаг тифона.
Приветственный сигнал эхом отдался в скалистых берегах, торжественно разнёсся по всей акватории.
«Константин Смирнов» и его соратники ответили фанфарным хором.
— Midships! — бросил рыжеволосый, совсем не похожий на испанца лоцман.
— Мидшипс, — принял команду Лёшка и плавно повернул штурвал. — Руль прямо!
— Так держать! — сказал капитан. И добавил вполголоса: — Семь футов под килем.