«У меня не хватит крови, чтобы краснеть от стыда», — говорил дуче своему зятю Чиано перед встречей с фюрером. «Как же так?! — вопрошал он. — Побежденная Франция сохранила свою империю, а мы — хозяева Европы — ее потеряли!» Потеря Эфиопии была позорнее всего остального, ибо именно ее завоевание принесло итальянскому фашизму триумфальную славу.
Вместе с тем, когда Муссолини встретился с Гитлером в Зальцбурге в апреле 1942 г., его снова заворожила, «опьянила» уверенность фюрера, растрогала тактичность, которую проявил гость, зная обо всех бедах Италии. Дуче подпал под влияние Гитлера, хотя его презрение к фюреру и его былые и настоящие обиды никуда не делись. Муссолини частично присвоил славу своего союзника и компаньона, называвшего себя его учеником. Он полагал, что вправе считаться крестным отцом гитлеровских успехов — разве они не достигались изначально под эгидой фашизма, под знаменами дуче?
Но, едва фюрер уехал, Муссолини снова начал переживать те унижения, которые ему навязывал его «друг», с тех пор как признал дуче императором Эфиопии.
После отступления Муссолини во время аншлюса Австрии произошла оккупация Праги, о которой фюрер его не предупредил. Затем, заключив Стальной пакт, фюрер также не предуведомил Муссолини о заключении советско-германского пакта, как, впрочем, и о своем демарше перед британцами, когда он предложил им заключить с ним союз 25 августа 1939 г.
Дважды — перед конференцией в Зальцбурге и перед встречей на Бреннере — Гитлер как бы срочно «вызывал» дуче. Затем, завоевывая Грецию, немцы делали вид, словно защищают греков от итальянской интервенции, — кинохроника «Дойче вохеншау» показывает, что в Салониках, по крайней мере, вермахт встретили неплохо. В Афинах немцы самовольно поставили кабинет Цолакоглу во главе греческого правительства, в Хорватии, не уведомив итальянцев, они тоже повели себя как хозяева. А ведь двумя годами ранее фюрер заверил Муссолини, что Далмация и Хорватия, безусловно, «зарезервированы» за итальянским правительством. Вдобавок в Албании немецкие силы мешали действиям итальянской армии, а в Ливии Роммель, прибыв на место, угрожал итальянским офицерам военным трибуналом, если те не станут лучше воевать. Одновременно немцы предложили дуче передать итальянские флот и авиацию в руки немецкого командования. Наконец, 22 июня 1941 г. в три часа утра советник посольства Отто фон Бисмарк принес графу Чиано письмо от фюрера с объявлением о нападении на СССР. Муссолини пришел в ярость: Геринг только недавно сказал ему, что «сражаться на два фронта было бы опрометчиво». Разбуженная жена дуче спросила у него, что значит все происходящее. «Это означает, что война проиграна», — ответил ей дуче{289}.
Гитлер перегнул палку: Муссолини буквально взорвался, проведав о наметках испано-германского договора, тогда как он всегда считал, что благодаря помощи, оказанной им Франко, право вести переговоры с каудильо — исключительно его прерогатива. В речи, которую он должен был произнести перед итальянским правительством, дуче намеренно воздержался от восхваления союза с Германией. Впоследствии, когда он с возмущением узнал о возобновлении немецкого ирредентизма в Трентино — Альто-Адидже под нажимом гауляйтера Франца Хофера, он высказал все наболевшее своему зятю и министру иностранных дел графу Чиано, настаивавшему, чтобы Муссолини снял с себя всякие обязательства перед Гитлером и вернулся хотя бы к позиции невмешательства.