Однажды я участвовал в таких лотерейках. Хорошо помню тот день — зима, каникулы, мне пять или шесть лет, и мы с отцом гуляем по праздничной новогодней ярмарке. Я кидаю дротик в мишень дартса с перечнем подарков и попадаю в самую дорогую и шикарную железную дорогу. Тут же выясняются подробности, что в призы с красной полоской нужно попасть дважды, что нужно стоять за красной чертой и громко назвать, куда я целюсь и на что претендую. А, вам не понятно? Ну так правила вон, на стене висят! Понятно. Второй раз дротик летит совсем не туда, и я остаюсь без ничего.
Я пробую ещё одну игру, ведь это мой первый праздник, проведённый с отцом, мне должно повезти. Кручу барабан, вытаскиваю билетик и выигрываю какую-то механическую заводную игрушку… Сломанную игрушку. Мужик за барабаном отказывается вернуть мне деньги или поменять подарок, а я опускаю голову и тихо проглатываю очередную обиду. Отцу я жаловаться не стал, но ларёк того мудака полыхал в конце вечера от неизвестно кем испорченной проводки. Хотя, мне-то известно, кем она была испорчена.
Мне никогда не везло. Если нужно что-то заработать, необходимо зарабатывать это своим горбом. Даже карманные деньги, до того, как меня отправили в военную академию, я добывал себе сам. Развозил газеты, выгуливал соседских собак, продавал фишки в школе… Мудак ты, Костя, и совсем не твоя заслуга в том, что тебе везёт по жизни, хотя, ты ведь наверняка даже не замечаешь этого, считая, что всего добился сам…
— Михаил, — снова взял слово Бельский, — зачем ты переходишь на личности и оскорбления? Мы же деловые люди, все наши обиды остались в прошлом.
— Это разве оскорбления? — удивился отец. — Это факт. Ты индюк, Ром. Тупой, ущербный, малохольный индюк, с мелким, недееспособным членом. И заметь, это не мои слова, а хорошо знакомой нам с тобой девушки. И перестань выпрашивать у меня этот завод, твои слёзы и стойки на коленях меня порядком утомили. Пошёл вон, дешёвка!
— Сука! — прошипел Бельский, подскочив с кресла. — Ты и всё твоё семейство выродков нужно истребить на корню и вырезать из нашего общества, как раковую опухоль! Вы животные, шакалы, черви, ползающие по трупам! Семейка уродов! Твоя дочь шлюха, сыновья олигофрены и конченные наркоманы. Ты сам — больной, извращённый ублюдок!
Ого, как его торкнуло-то! Капитан Очевидность выискался. Хотя, с Лизкой он перегнул палку — шлюхи делают это за деньги, а сестрёнка делает это из любви к процессу, да и то, не с каждым встречным, у неё есть какие-то свои, хоть и странные, но принципы.
— Я спущу на тебя Прокурорскую проверку, натравлю Антимонопольный комитет, — не унимался Бельский, сотрясая воздух и грозя пальцем в сторону отца, всё так же невозмутимо сидящего в кресле и попивающего коньяк из бокала, — я вызову из столицы антикоррупционную…
Экран погас неожиданно, и так же неожиданно прекратил свою речь Роман Бельский. Мужчина несколько раз вздохнул, громко выпуская воздух через ноздри, развернулся и покинул кабинет через парадную, широкую дверь. За ним следом вышли два молодых парня, так и не удостоив меня ни взглядом, ни капелькой внимания. Странные люди, небожители. Что им до нас, простых смертных? Уверен, они даже лица моего толком не рассмотрели в полутьме кабинета.
— Сливаешь информацию налево, гнида? — задумчиво проговорил я, не отрываясь от дверного косяка маленькой неприметной двери в углу комнаты.
— Простите, Алексей Михайлович! Бес попутал! Деньги нужны были, жена с этими алиментами доконала, операция тёще требовалась…
— По увеличению сисек операция.
— Что? — округлил глаза Виктор Андреевич.
— Ничего. Я знаю, какую операцию ты ей оплачивал, дебил.
— Простите, Алексей Михайлович, — виновато опустил голову Семёнов, словно нашкодивший школьник.
— Ты Зорькину уже ввёл в курс дела?
— На счёт этого… Я хотел поговорить с вами.
— Говори.
— Не думаю, что Марина Анатольевна подходящий кандидат на эту должность. У неё не хватает жёсткости, деловой хватки, да и ума, если честно.
— Высказался? Теперь засунь своё мнение себе в жопу, мне на него совершенно насрать. Ты знаешь, — задумчиво проговорил я, — а я ведь сначала хотел просто прикопать тебя во дворе завода, так сказать, чтобы ты остался с нами навсегда, но потом передумал. Сентиментальным каким-то стал в последнее время. А теперь опять хочу тебя тихонько придушить, ты словно сам выпрашиваешь. Ты бы поменьше портачил, а то нарвёшься.
— Спасибо! Понял, — снова побледнел он, закивав, как заводной болванчик, — я постараюсь.