Когда я закончила с последним, то едва стояла на ногах.
А ведь еще оставался Кроули, с которого уже накапала целая лужа у входа в шатер прислуги.
– Теперь с вами, – едва ворочая языком, произнесла я, переводя взгляд на лорда.
– Не утруждайте себя, аббатиса, – ответил лорд, подходя ближе и предлагая руку для опоры. – Я найду во что переодеться. В вашем же возрасте нагрузки противопоказаны.
– И все же вы хам, лорд Кроули, – отозвалась я, но руку таки приняла.
Сил и вправду не было, меня штормило от перенапряжения, и Кроули как маг не мог этого не заметить.
– Пройдемте лучше в наш шатер, – проговорил он, выводя меня на улицу.
Ливень здесь почти закончился, теперь лишь одинокие капли падали с деревьев, а вот холод по-прежнему стоял собачий, и ветер продувал насквозь. Радовало, что хоть в шатрах теплее.
Тем более если у прислуги походный ночлег был сделан дешево и без изысков, то палатка для Кроули соответствовала его статусу.
Внутри обнаружилось и магическое освещение, и походная раскладная кровать с теплым одеялом, и даже простенький умывальник.
А вот со стульями не сложилось, мне даже оказалось негде присесть. Пошарив взглядом и так ничего не найдя, я умостилась на краю кровати.
– Сильно замерзли? – проявил заботу Кроули, налаживая крепежные замочки на входе в шатер.
– Бывало и лучше, – призналась я, все еще рассеянно скользя взглядом по шатру.
Вопрос, как мы оба будем здесь спать, пока оставался открытым.
– Скоро мои люди принесут чай и разогреют еды, – ответил Кроули. – Хотите, я их потороплю?
– Была бы вам благодарна, – произнесла я и зевнула то ли от усталости, то ли от холода.
Мне и вправду было смертельно зябко, почти так же, как после глотка из источника Правосудия, только в этот раз вопросов мне никто не задавал.
Наоборот, Кроули вел себя подозрительно мило и даже слова не сказал, когда я потянула на себя одеяло и накинула на плечи.
Он просто следил за мной, а я за ним, все таким же мокрым и раздражающим в своей полупрозрачной рубашке. Она, будто назло, притягивала мой взгляд, заставляя разглядывать его все больше. Хотя это было постыдно и недостойно.
Ну подумаешь, у него грудь кажется мощной и нерушимой, будто камень, а от любопытства даже хочется ткнуть в нее пальцем и скользнуть вниз, чтобы пощупать живот. Вдруг это только иллюзия твердой притягательности? Чтобы такие неопытные дурехи, как я, не могли отвести глаз?
Принцессе наверняка тоже понравится, я слышала, она моя ровесница.
– Вы бы переоделись, кстати, – наконец нашла я в себе силы хоть что-то произнести. – Еще заболеете ненароком. Учтите, отпускать ваши грехи на смертном одре я не стану.
– Не очень-то и нужно, – фыркнул Кроули, собираясь выйти из шатра. – Я скоро вернусь. Смотрите не усните, аббатиса.
– Не дождетесь, – устало огрызнулась я ему вслед. – Вы мне еще не рассказали о ваших грехах.
Ответом мне послужил лишь пугающий вой ветра снаружи.
От неуютности обстановки я скинула с ног башмаки и подтянула ступни под себя, еще плотнее укрываясь в одеяло.
Когда Кроули вернется, я услышу и успею принять прежнюю позу, а пока в попытке согреться прикрыла глаза, дышала теплым воздухом под одеялом и представляла, что я – нахохлившийся воробей на зимнем ветру…
Сижу на ветке рябины, наблюдаю, как снег белым полотном укрывает всю землю, как полотно становится мягкой подушкой, на которую ложится моя голова, и одеяло, укрывающее меня, тоже из снега, только мне под ним не холодно, а наоборот, жарко.
Особенно спине и груди… и так хорошо и комфортно, что хочется спать и спать, до бесконечности.
Но на соседние ветки садятся птицы, которые заводят свою звонкую песнь, и приходится открыть глаза, встречаясь с реальностью.
Все еще ночь. Шатер. И Кроули на одной кровати со мной. Прижимающийся и даже обнимающий так крепко, что вскрик неожиданности сам вырывается из моей груди.
– Зачем же так орать? – голос Кроули прозвучал сонно и беспечно. – Мне, может, тоже брезгливо спать с двухсотлетней старухой, но я же не ору.
– Брезгливо?! Уберите руки с моей груди! – взвилась я, пытаясь спихнуть с себя огромную лапищу.
– А вы – задницу с моей кровати, – отозвался хам, переворачиваясь на другой бок. – И вообще, спите дальше, аббатиса. Мне до вас и дела нет.
И в подтверждение своих слов этот гад захрапел.
Меня затрясло от негодования.
Я вскочила с места, ощупала себя в полутьме. Убедилась, что одежда на месте, разве что все перекособочилось, будто у уличной девки, а кишнот[1] и вовсе потерял свою форму, превратившись в изломанное белое нечто.