- Ты пришелец! – завопила Арина-Марина, невежливо тыча в зеленого пальцем.
Она еще сильнее вцепилась в забор – не особенно-то хотелось на болото.
Прапрадедушка бочком протиснулся в калитку и, поглядывая на Арину-Марину с упоительно-почтительным благоговением, стал взбираться на радугу, да так ловко, словно делал это каждый день.
- Это ты утащил Дядюшку! Ты! Теперь я знаю! – продолжала вопить девочка.
- Э? – удивился Прапрадедушка, бережно сажая птицу себе на морщинистое, точно скомканное одеяло, плечо.
Он сорвал ее, как спелую гроздь винограда.
- Птица Все Хорошо, - доброжелательно прокомментировал он. – Но еще пока маленькая.
- Все Хорошо? Тоже себе захапаешь?
- Ага, - весело отозвался Прапрадедушка. – Вам-то зачем? Вы же и так уже живете в самом лучшем мире! Вы живете вечно! И у вас…
Прапрадедушка жадно всосал воздух – точно хотел сделать запас.
- Ааааахххххх…
Еще он с тоской поглядел в ту сторону, где само с собой играло море.
- В лучшем мире? – скривилась Арина-Марина.
Ей почему-то вспомнилась сестра – Марина-Арина. Лицо перекошено от злости. Царапается. Обзывается.
- Живем вечно?
- Вы - это мы, только мертвые. А мы заслужили лучшей жизни.
- Чего-чего?
- Вон ты какая беленькая. Мертвенькая.
- Беленькая? Но у нас есть еще красненькие. И черненькие. И желтенькие. А в лучший мир каждый дурак верит! Подумаешь.
И Арина-Марина выразительно подняла глаза к небу.
- Некоторые верят, что вон ТАМ мы будем жить вечно. Когда… Ну, когда…
Прапрадедушка спрыгнул на землю. Он был поражен. Значит, и здесь не конец тому, что проглотил Лютый Аахи? Значит, есть еще что-то?
- А что, у вас разве здесь не оно? - неуверенно предположил он, - не вечное блаженство?
Арина-Марина согнулась пополам.
- Ой, не могу. Скажи кому, не поверит.
- Велика мудрость Лютого Аахи, - пробормотал Прапрадедушка и с задумчивым видом направился к калитке.
Поистине ужасен Лютый зверь Аахи, если способен на такое. Что еще скрывает он внутри? А что у него под брюхом? Что никогда не показывается наружу, а всегда плывет в черном, густом тумане? Что это?
Он оглянулся и почесал в затылке – так, он видел, делал бармен, когда жевал то, что считал яблоком.
«Велик и мудр Лютый Аахи. И не счесть тайн внутри него. И снаружи его.»
На этом Прапрадедушка пока решил успокоиться. Надо было возвращаться.
– Хочешь меняться? Э? Веселящую Зверушку хочешь? - заметил он напоследок.
- Гав! – опомнился щенок и попытался цапнуть зеленого за склизкую, морщинистую конечность.
Но он опоздал – все пропало. С лаем выскочил на дорогу – лопухи, крапива.
- Эй! Верни Дядюшку! Ты, слышишь? Дядюшку верни!
Скорлупа съежилась и рассыпалась в пыль, и радуга над виноградником погасла.
На следующий день, только взошло солнце, явился и Дядюшка. Весь в засохшем иле, грязный и жутко злой. Он только и делал, что матерился да крестился. И долго отказывался есть - все ему казалось, воняет болотом. Обгорел докрасна и подпалил брови. Но выглядел… Помолодевшим что ли? В общем, Тетушка надела новое платье и смазала руки кремом.
А над Лютым Аахи, указывая дорогу, парила молодая, прекрасная, сияющая птица с задорно загнутым кверху клювом.
И все было хорошо.
Конец