Встань скорее и долину нашу обойдиИ, кого ни повстречаешь, — всех ко мне веди».
Та, рожденная от пери, мигом поднялась, Словно пери над долиной темной понеслась.
Изумись, остановилась, лишь меня нашла, За руку меня с улыбкой ласково взяла
И сказала: «Встань скорее, полетим, как дым!»Ждал я этих слов, ни слова не прибавил к ним.
Как ворона за павлином, я за ней летел, Перед троном на колени встать я захотел.
Стал я в самом нижнем круге средь подруг ее Молвила она: «Ты место занял не свое.
Не к лицу тебе, я вижу, выглядеть рабом; Место гостя — не в скорлупке, а в зерне самом.
Подымись на возвышенье, рядом сядь со мной Ведь приятно и Плеядам плыть перед луной».
Я ответил: «О царица из страны зари, Своему рабу подобных притч не говори!
Трон Балкис ему не место, это знает он. Только Сулейман достоин занимать твой трон»,
Молвила: «Здесь ты хозяин. Подойди и сядь. Станешь ты у нас отныне всем повелевать.
Буду властна над тобою только я одна. Сокровенное открою только я одна.
Ты мой гость, а мой обычай — почитать гостей» Понял я, что мне осталось покориться ей,
Чувствовал, что я лишаюсь воли... И на трон За руку служанкой юной был я возведен.
И с прекрасной девой рядом на престоле том, Речью ласковой утешен, сел я. А потом
Стол для пира повелела госпожа принесть.Принесли нам стол служанки, — яств на нем не счесть.
Чаши были — цельный яхонт, стол же — бирюза. Вызывал он вожделенье, радовал глаза.
А когда я сладкой пищей голод утолилИ напитком благовонным сердца жар залил, -—
Появились музыканты, кравчие ушли. 11 неведомое бедным жителям земли
Счастье, думал я, доступно, близко стало мне... Нежно песня дев хвалою зазвучала мне.
Струны руда зазвенели, бубен забряцал. Вихрь веселой многоцветной пляски засверкал.
Не касаясь луга, несся легкий круг подруг. Будто ввысь их поднимали крылья быстрых рук.
А потом — поодаль сели девы пировать. Кравчие не успевали чаши наполнять.
От вина и сильной страсти обезумел я.Мне казалось — закипала в жилах кровь моя.
К госпоже сахарноустой руки я простер, И у ней живым согласьем засветился взор.
Подкосила ноги эта дивная краса.Я упал к ногам желанной, как ее коса.
Начал я у девы милой ноги целовать, Возразит — я с большей силой стану целовать.
Уж надежды птица пела мне из тьмы ветвей, Если б двести душ имел я, — все бы отдал ей.
«О скажи, услада сердца, — я молил ее, — Кто ты, сладостная? Имя назови свое!»
«Я тюрчанка с нежным телом, — молвила она, — Нежною Тюркназ за это в мире названа».
Молвил я: «Как дивно сходны наши имена!.. Звуком имени со мною ты породнена.
Ты — Тюркназ, что значит — Нежность. Я — Набег — Тюрктаз. Я молю тебя: немедля нападем сейчас
На несметных дивов горя — их огнем сожжем, Утолим сердец томленье колдовским вином!
Все забудем... Обратимся к радости любви... И душою погрузимся в радости любви!»
Я прочел в ее улыбке и в игре очей: «Видишь — счастие судьбою занялось твоей!..
Видишь, час благоприятен... Нет вокруг людей... Снисходительна подруга— так целуй смелей!»
Предо мною дверь лобзаний дева отперла — Тысячу мне поцелуев огненных дала.
Вспыхнул я от поцелуев, словно от вина. Шум моей кипящей крови слышала луна.
«Нынче — только поцелуи, — молвила она, — Взявши в руку эту чашу, пей не вдруг до дна.
И пока еще ты можешь сдерживать желанье — Кудри гладь, кусай мне губы, похищай лобзанье.
Но когда твой ум затмится страстью до того, Что узды уже не будет слушать естество, —
Из толпы прислужниц, — в коей каждая девица, Словно над любовной ночью вставшая денница, —
Ты какую бы ни выбрал, я освобожу,И служить твоим желаньям я ей прикажу,
Чтоб она в укромном месте другу моему Предалась, была невестой и слугой ему,
Чтобы притушила ярость твоего огня,Но — чтобы в ручье осталась влага для меня.
Каждый вечер, только с неба сгонит мрак зарю, Я тебе один из этих перлов подарю».
Молвив так, толпу прислужниц взором обвела. Ту, которую для ласки годною сочла,
Мановеньем чуть заметным к трону позвала И ее, с улыбкой нежной, мне передала.
И луна, подаренная мне, меня взяла За руку и в сумрачную чащу увела.
Был пленен я родинкою, стал рабом кудрей. Под навесом листьев шел я, как во сне, за ней.
И меня в шатер укромный привела она.Я поладил с ней, как с нижней верхняя струна.
Там постель была роскошно раньше постлана, Легким шелком и коврами ярко убрана.
И затылками подушки ложа смяли мы. Целовались и друг друга обнимали мы.
Отыскал я роз охапку между ивняков. Потонул в охапке белых, алых лепестков.
Перл бесценный, сокровенный в раковине был, Снял с жемчужницы печать я, створки отворил.
Я ласкал свою подругу до дневной поры,В ложе, амброю дышавшем, полном камфары.
Встал я из ее объятий при сиянье дня. Приготовила проворно дева для меня
Водоем златой, сиявший яхонтовым дном. И водой благоуханной я омылся в нем.
Знойный полдень был, когда я вышел из шатра. Гурии, что пировали на лугу вчера,
Все исчезли. Я остался там у родника Одинокий — наподобье желтого цветка,
Утомленный и с похмельем тяжким в голове, Влажным лбом своим склонился я к сухой траве.
От полудня до заката продремал я там.Счастье бодрствует, покамест спит счастливец сам.
Только мускусный мешочек ночь-газель раскрыла И на небо мускус черный с амброй положила,
Из носилок сна я поднял голову тогда. Встал я, как побег кленовый, где журчит вода.
Как минувшей ночью, туча с ветром пронеслась, И жемчужным над долиной ливнем пролилась.
Ветер подметал долину, ливень поливал. Ветер сеял розы, ливень лилии сажал.
А когда в долине встала амбровая мгла, Розовая — в сто потоков — влага потекла.
Это вновь минувшей ночи гурии пришли, Трон с покровом драгоценным снова принесли
На лугу опять поставлен трон был золотой, Занавешенный шелками, дорогой парчой.
Вновь пошел у них веселый, беззаботный пир. Смехом, пеньем и волненьем был разбужен мир
Встали девушки в сиянье факелов ночных. Села грабящая сердце госпожа средь них.
Девушкам она велела, чтоб меня нашли, Чтобы снова к ней с почетом гостя привели.
Я на зов пришел охотно. И на трон меня По обычаю былого усадили дня.
Бирюзовый стол для пира принесли они, Яства подали и вина и зажгли огни.
Был утишен голод, жажда мной утолена, Сладко, стройно сговорилась со струной струна.
Голову вино вскружило, жилы обожгло. И опять вино с любовью дружбу завело.
И моя Тюркназ явила милость мне опять,Своего раба решила снова обласкать.
И дала она подругам знак движеньем глаз, Чтоб они ушли, оставив с глазу на глаз нас.
Тут огонь любви из сердца бросился мне в мозг. Сразу мозг мой растопился, словно мягкий воск.
В нетерпенье я рукою стан ее обвил, Деву взял на грудь к себе я и себя забыл.
Но владычица сказала мне, как и вчера:«Эта ночь — не мне с тобою. Нынче — не пора.
Если можешь быть доволен леденцами ты, — В эту ночь со мной сливайся лишь устами ты.
Знай: кто требует немного — много тот возьмет. А страстей своих невольник — в нищету впадет».
Я воскликнул: «Пусть же средство госпожа найдет, Ибо скрыт я с головою глубиною вод.
Как смола, черны и цепки змеи кос твоих, Я же стал умалишенным, я достоин их.
Посади меня ты на цепь, чтоб не бушевал, Чтоб невольник исступленный путы не порвал.
Видишь: ночь проходит, брезжит за горой заря, Я конца речам не вижу, ночь проговори!
Иль убей меня... Не жаль мне жизни для тебя, Вот мой меч, под ним склоняю голову, любя.
Нет, я знаю: от рожденья ты мне не чужда, Если ты ручей гремучий, я — в ручье вода.
Жажду я; не дашь мне влаги — я тогда умру. Станет жизнь моя летучим прахом на ветру.
Помоги... я погибаю... О, спаси меня! Воду я искал, а воды унесли меня.
Мукой долгих ожиданий не томи меня, Хоть глотком блаженной влаги напои меня!
Пусть игла скорей вонзится в шелковые ткани, Иль золы горячей брошу я в глаза желаний...
Не упал еще осел мой, цел бурдюк на нем. Птица в ночь на ветку села, но умчится днем».
«Нынче будь покорен! — дева отвечала мне. — Пусть Шабдизова подкова полежит в огне.
Если к цели вожделенной нынче не придешь, Яркий свет свечи бессмертья завтра обретешь,
Так не продавай за каплю весь источник вод. Все, что нынче яд, то завтра превратится в мед
Нынче ты свои желанья на замок замкни, И за это счастлив будешь в будущие дни.
Ты целуй меня сегодня, локоны мне гладь, В нарды же с моей рабою будешь ты играть.
Сад есть у тебя — зачем же сада избегать? Птица есть — зачем же птичье молоко искать?
И хоть я тебя покину скоро, — знай — я тоже И сама тебе достанусь, но достанусь позже.
Если в сеть поймаешь рыбу в глубине пруда, То луну поймать рукою можно не всегда».
Как увидел я, что медлит в той игре она, Осторожен стал, сговорчив; чашами вина
Стал перемежать лобзанья, и, смирясь в беде, Пост блюсти решил я, жарясь на сковороде.
Но от огненных лобзаний и огня винаСтала вновь душа Меджнуна пламенем полна.
И опять моя тюрчанка, в сердце у меня Увидавши исступленье ярого огня,
Из своих прислужниц юных мне одну дала, Чтоб опять ее служанка жар мой уняла.
Я в шатер пошел с другою девой, как вчера, И опять гасил желанья сердца до утра.
На коврах водил до света с пери хоровод,А когда одежды неба выстирал восход
И разбила ночь-красильщик с краскою кувшин, Очутился я сидящим на лугу — один;
И в груди моей желанье было лишь одно: Чтобы ночь пришла скорее, чтобы пить вино
Мне с кумирами Китая, пери обнимать,И ласкающую сердце — к сердцу прижимать.
Ночь вернулась с полной чашею услад.Снова трон мой был превыше блещущих плеяд...
Так за ночью ночь летели, полные весельем, Пеньем, хмелем поцелуев, сладостным похмельем.
С вечера — огни и песни, радости вина, А к рассвету — гостю в жены гурия дана.
Днем мне свежий сад — жилище, а ночной порой — Рай, где мускусная почва, дом же — золотой.
В нем, как царь страны блаженства, я владел луной. Все, чего хотел, являлось мигом предо мной.
Ну а я — неблагодарный — хмурился, вздыхал И, блаженством обладая, большего искал.
Время шло... И вот тридцатый вечер настает, Кроя мускусною тенью синий небосвод.
Амброю — кудрявый облак — вея в вышину, За косы к себе с любовью притянул луну.
И гроза с благоуханным ветром пронеслась. Освежающим в долину ливнем пролилась.
Шум раздался, звон запястий, слышный до небес. Факелами озарился дол и влажный лес.
Вновь поставили рабыни трон на свежий луг, И певицы и плясуньи трон обстали вкруг.
Солнцеликая явилась между них луна, Мускусом кудрей прикрыла грудь свою она.
И свирели зазвенели, зазвучал напев. Рдяное вино разлили руки кравчих-дев.
И царица гурий свите молвила своей: «Разыщите, приведите друга поскорей...»
У ручья меня служанки на лугу нашли И меня к своей царице снова привели.
Поклонился ей и сел я справа от нее, Ожило во мне желанье прежнее мое.
С опьяненьем вспыхнул в сердце и любовный пыл Я рукою черный локон, как канат, схватил.
Дивы похоти с каната снова сорвались, Бесноватого канатом связывать взялись,
В паутине кос тяжелых мухой я застрял,В эту ночь канатоходцем я невольно стал.
Бесновался, как осел я, видящий ячмень, Или словно одержимый в новолунья день.
И, как вор сребролюбивый пред чужим добром, Весь дрожа, я потянулся вновь за серебром.
Обнял стан ее. Ослаб я. Так мне тяжко было. Руку на руку тогда мне дева положила.
Руку эта зависть гурий мне поцеловала, Чтоб убрал от клада руку я. И так сказала:
«Не тянись к запретной двери, ибо коротка, Чтоб ее достигнуть, даже длинная рука.
Вход в рудник закрыт печатью, и печать крепка, И нельзя сорвать печати с двери рудника.
Пальмою ты обладаешь — так терпи, крепись, Фиников незрелых с пальмы рвать не торопись.
Пей вино и знай: жаркое скоро вслед придет. На зарю гляди, за нею солнца свет придет».
Я ответил ей: «О солнце сада моего, Свет очей моих, услада взгляда моего!
Словно роза вертограда — щек твоих заря, Я умру с тобою рядом, пламенем горя.
Жаждущему показала чистый ты ручей, А потом ему сказала: «Рот замкни, не пей».
Жизнь моя тобою снова брошена в огнь. Вновь заветная подкова брошена в огонь.
Как луны набег свирепый отразить могу? Как пылинкой малой солнце я закрыть могу?
Отведу ли руку — если ты в моих руках?И пойду ль на муку — если ты в моих руках?
У меня душа, ты видишь, подошла к губам, Жарче поцелуй!.. Не надо слов холодных нам.
Как мне быть, коль вьюк с верблюда моего упал? Помоги, избавь от муки, ибо час настал.
Скоро волк свирепых высей — хищный небосвод — И по-волчьи и по-лисьи нападать начнет.
Словно лев голодный, прянет прямо на меня. И повергнет ниц, как пардус пламенный, меня.
Если дверь не отопрешь мне нынче, знай, к утру От томления и муки жгучей я умру.
Как цари и падишахи к гостю снизошли б, Снизойди к моим моленьям, ибо я погиб!..
Изнемог я... И терпенья у меня не стало!»«Руку удержи... Все будет... — госпожа сказала,—
Увенчать твое желанье — в том моя судьба. Ибо ты — мой повелитель, я — твоя раба.