Выбрать главу

В ходе критической и весьма противоречивой дискуссии, когда ФРС перешла к собственному QE в ноябре 2010 года, Бернанке начал с предупреждения против дефляции, говоря о «риске - который может быть несколько большим, чем некоторые могут подумать, - что восстановление может фактически затормозиться". Хотя я думаю, что фактическая дефляция не столь вероятна, такая неблагоприятная спираль может произойти даже в случае дезинфляции, поскольку дезинфляция, конечно, повышает реальные процентные ставки. Так что, опять же, риски несколько асимметричны в том смысле, что трудно устранить эти риски снижения, в то время как риски повышения - слишком быстрый рост или слишком высокая инфляция в пределах допустимого - могут быть устранены путем повышения процентных ставок». Переход к QE подразумевал гораздо более тесную координацию между ФРС и Казначейством, на практике частично отменяя утверждение независимости центрального банка, которое занимало столь видное место в антиинфляционном менталитете, сформировавшемся в результате опыта 1970-х годов.

Что поражает в этом предложении, так это готовность думать, что одним из каналов, по которым операция будет успешной, является ослабление доллара. Для критиков, особенно в других странах, это выглядело как агрессивный акт экономического национализма, возвращение к валютным войнам и конкурентным девальвациям межвоенной депрессии. Снижение курса доллара можно было бы интерпретировать как валютную войну, но на самом деле это был бы механизм, подталкивающий другие страны - особенно Китай - к принятию политического режима, менее вредного для интересов США:

Эти так называемые побочные эффекты являются скорее функцией недостатков международной валютной системы, чем функцией политики США. В частности, есть группа стран с развивающейся рыночной экономикой, которые пытаются играть по правилам, пытаясь обеспечить надлежащий рост курса своих валют, и они оказываются между легкой политикой развитых стран и склонностью некоторых других стран с развивающейся рыночной экономикой к занижению курса своих валют или к привязке их курса. Это ставит эти страны в ужасное положение: с одной стороны, им приходится иметь дело с притоком капитала, но, с другой стороны, если они позволят своей валюте укрепиться, то они не смогут конкурировать со странами, которые занижают свою валюту. На самом деле, ответ заключается в том, что нам нужно продолжать работать с Китаем и другими странами с развивающейся рыночной экономикой, чтобы создать лучшую систему и, в частности, обеспечить большую гибкость юаня.

Благожелательный взгляд мог бы, таким образом, считать, что обменный курс был оружием в попытке найти лучшую международную валютную систему, но в действительности это не проявилось во время Великой рецессии и ее последствий.

За несколько дней до ноябрьского заседания FOMC Томас Хёниг, ястребиный президент ФРС Канзас-Сити, говорил о возможном шаге как о сделке с дьяволом. Эти слова повторил и другой региональный президент ФРС, Чарльз Плоссер из Филадельфии. Другой критик поднял вопрос о координации с фискальной политикой. Ричард Фишер из ФРС Далласа предположил, что Банк Англии был прав, выдвигая QE в качестве компенсации за исключительную жесткую бюджетную экономию: "Губернатор Кинг компенсирует QE объявленным ужесточением фискальной политики, которое превзошло Тэтчер. Здесь дело обстоит иначе - здесь мы страдаем, продолжая аналогию с подгузниками, от фискального недержания. Если бы ситуация изменилась, то я бы привел доводы в пользу аккомодации, но пока этого не происходит. Количественное смягчение подобно кудзу для операторов рынка - вы знакомы с этой аналогией, поскольку вы южанин, господин председатель - оно растет и растет, и его, возможно, невозможно отрезать, как только оно пустит корни в умах операторов рынка". Затем Фишер атаковал идею, лежащую в основе плана,»девальвировать доллар для стимулирования спроса на наш экспорт - и я не думаю, что мы когда-либо должны говорить об этом публично».

Один из ближайших союзников Бернанке, Кевин Уорш, проголосовал за эту меру, но ясно выразил свое несогласие (и позже написал об этом в Wall Street Journal, что, по мнению Бернанке и других, подрывает позицию председателя): «Я бы все же призвал вас переложить бремя на других политиков здесь, в Вашингтоне, и сделать это с уважением к различным линиям ответственности». Уорш также привлекал внимание к опасностям чрезмерной активности в бюджетной сфере.

Ключевым аргументом в пользу QE стал прогноз сотрудников ФРС о том, что "покупка на 600 миллиардов долларов без последующих мер приведет к увеличению реального ВВП в конце 2012 года на 0,7 процента, а 1 триллион долларов увеличит объем производства на 1,1 процента". Этот шаг был незамедлительно осужден другими странами, собравшимися в Корее на саммит G20. Министр финансов Германии Вольфганг Шойбле заявил, что позиция ФРС является "невежественной": «То, в чем США обвиняют Китай, США делают другими средствами». В Соединенных Штатах также произошла яростная атака республиканцев. Гленн Бек разглагольствовал на Fox News: "Я говорил вам, что это будет момент Веймарской республики. Это в значительной степени непроверенный и нетрадиционный метод. Я имею в виду, я уверен, что Зимбабве уже пробовало это. Это огромная авантюра". Пол Райан, республиканский председатель бюджетного комитета Палаты представителей, пожаловался: «Послушайте, у нас есть Конгресс, занимающийся налогами и расходами, займами и тратами. Теперь у нас есть Федеральная резервная система, которая печатает и тратит». Эти критические замечания были неуместны. Риск инфляции был иллюзией - как это было в Европе, где критики, особенно в Германии, отреагировали аналогичным образом на покупку облигаций ЕЦБ.

Бернанке отверг многочисленные нападки как «грубый монетаризм». Он попытался заверить, что уроки Великой депрессии были усвоены. В результате возникло довольно шаткое равновесие. Возможно, уроки были усвоены слишком хорошо? Действительно ли капитализм был достаточно опасен, когда институты спасались, а не терпели крах? А с другой стороны, были ли новые инструменты действительно эффективными? В 2013 году главный экономист МВФ Оливье Бланшар, сторонник нового подхода к центральному банку, написал, что «остается фактом, что по сравнению с традиционной политикой эффекты нетрадиционной монетарной политики очень ограничены и неопределенны».

Другой выбор политики был более центральным. Момент, когда финансовое доверие полностью вернулось в Соединенные Штаты, наступил в 2011 году. В мае 2009 года произошел важный сдвиг, когда были опубликованы первые стресс-тесты для девятнадцати банковских холдинговых компаний, и стало ясно, что более слабые банки будут рекапитализированы. Угроза банкротства банков, казалось, была устранена, но этого было недостаточно, чтобы устранить препятствия на пути восстановления. Позднее Бернанке поддержал интерпретацию, согласно которой первые раунды агрессивной денежно-кредитной политики были неэффективны, поскольку большое число влиятельных рыночных наблюдателей предполагали, что политика будет отменена. Действия конца 2010 года и шумиха, которую они вызвали, окончательно убедили рынки в том, что ФРС настроена серьезно и что обязательства по новой политике будут долгосрочными и обязательными. Это быстро стало называться "одиссеевским", поскольку Одиссей в греческой легенде привязал себя к мачте, чтобы противостоять призывам сирен. Кроме того, с августа 2011 года ФРС перешла к форвардному руководству - явному обязательству сохранять свою политическую позицию в течение предсказуемого, более длительного периода времени. К 2020 году Бернанке мог сделать вывод, что возврата к старому миру центральных банков уже не будет: «В одном мы можем быть уверены: старые методы не подойдут. Моделирование основной макроэкономической модели ФРС показывает, что использование правил политики, разработанных до кризиса, приведет к тому, что краткосрочные ставки будут ограничиваться нулем целую треть времени».

Это было зеркальным отражением старой модели поведения центральных банков, где та же классическая аналогия часто использовалась в качестве обоснования независимости центрального банка, а политика проводилась "консервативным центральным банкиром". Теперь центральные банки должны быть связаны - или сами себя связать, чтобы не быть слишком консервативными.

Результатом операций по поддержке по всему миру стало то, что за исключением ограниченных случаев Ирландии, Исландии и Испании не было массовых банковских крахов. Финансовые учреждения становились крупнее несмотря на то, что корень проблемы лежал в динамике "слишком большой, чтобы обанкротиться", когда банки брали на себя слишком большой риск, поскольку знали, что у них есть страховочная сетка в силу их центральной роли в экономическом процессе. Многие банкиры также не были подвергнуты уголовному преследованию. Фред Гудвин, который был генеральным директором Royal Bank of Scotland до 2009 года, после его фактической национализации, был всего лишь лишен королевой рыцарского звания ("за заслуги перед банковским делом"). По всему миру, как позже подсчитала газета Financial Times, сорок семь банкиров были посажены в тюрьму за их роль в финансовом кризисе, и в основном только в трех странах: двадцать пять в Исландии, одиннадцать в Испании и семь в Ирландии. В Исландии, как следствие, банкиры составляли значительную часть заключенных - около 120 человек. В США, напротив, только один банкир был заключен в тюрьму за участие в финансовом кризисе, причем он работал в иностранном банке Credit Suisse и осуществлял свою деятельность преимущественно в Лондоне: Карим Серагельдин. Таким образом, только один банкир пополнил число американских заключенных, составляющее 2,3 миллиона человек, в результате мирового финансового кризиса. Казалось, что кризис обошелся без крупных провалов и крупных уголовных наказаний. Однако крупные штрафы были наложены: по всему миру банки заплатили около 321 миллиарда долларов штрафов, причем почти две трети этих штрафов были наложены на североамериканские банки.