– Я его люблю больше «Абсолюта», – сказал Белов, – во-первых «Абсолют» весь паленый, а во-вторых, «Распутин» – это как-то патриотичней.
– Уоу, уоу, Распутин, Рашн крейзи лав машин, – фальшиво пропел Поручик и подмигнул Жене.
Лера метнула на него быстрый взгляд и сказала:
– Чудесный анекдот мне на днях рассказали. Приходят двое новых русских в автомобильный салон, и один говорит «Посмотри, какой хороший шестисотый мерседес!», а тот подзывает к себе сэйлермэна и выписывает чек. Первый говорит: «Да я сам заплачу», а тот…
Сколько раз так было, подумала Лера, наливая себе еще водки, сколько раз она слышала это «я сам заплачу». Она взглянула на сидящих за столом мужчин. Удивительно, подумала она, Андрей единственный здесь, с кем я не спала.
– Смешно, но брехня, – сказал Андрей. – Мне такие не попадались.
– Не говори так, старик, – сказал Поручик, – ты же сам мне рассказывал, как Смирнов тебе «Rolex» подарил на ровном месте.
Никакого «на ровном месте» не бывает, подумала Женя. Всю жизнь мне мужчины делают подарки, словно ничего не прося взамен. Бриллиантовое колечко, пластмассовый лепесток, бумажку с ЛСД. Но на самом деле и я, и они знают, что полагается взамен.
– Подразумевалось, что взяв эти часы, я буду ему должен, – сказал Андрей, – Так, собственно, и получилось.
– То есть коммерчески осмысленный случай превращается в анекдот только благодаря тому, что утерян контекст, – сказала Лера, – и если бы мы знали, что происходило между ними раньше, мы бы поняли, почему один из них купил другому мерседес… по-научному называется «потлач».
– На «пиздец» похоже, – хохотнул Поручик.
– Заебал уже со своим матом, – отмахнулась Лера и продолжила, – потлач – это форма символического обмена, когда в конкуренции между вождями кланов они обмениваются подарками. И кто больше подарит – тот и круче.
– Каких таких кланов? – спросил Альперович, постукивая пальцами по столу.
– Ну, кажется, племен индейских.
– Мы для этого, – сказал Поручик, – используем женщин: кто ей больше подарит, тот ее и – того-с.
– Вот и я говорю, – согласилась Лера, – вы используете женщин.
Использовал ли меня кто-нибудь? – подумала Женя. Лера говорила ей после своего возвращения из Лондона, что жизнь при богатом муже и без собственных интересов должна быть унизительна. Не отвечать же ей, что у нее собственных интересов – пруд пруди. Вот сидит ее интерес, наливает себе водку, шушукается с Альперовичем, смеется анекдоту. Кто меня использует? Ромка? Леня? Я сама использую их – для денег или для удовольствия. Пожалуй, иногда хотелось бы и самой быть использованной. Чтобы, наконец, расслабиться и плыть по течению. Как когда напивалась первые разы, пока еще не вошло в привычку. Принять ли, что ли, в самом деле, эту марку? Интересно, что будет?
– А если подарков не брать? – спросил Альперович.
– Нельзя, – сказала Лера, – западло. Тогда ты проиграл.
– А если стрелки перевести? Кому-то другому передарить?
– Тоже западло, – вдруг сказал до того молчавший Белов, – я считаю, надо брать, что дают. Нельзя отказываться. Иначе – какой ты вождь? Или там – коммерсант.
Да, она всегда брала, что ей давали. Это точно. Мальчики могли бы ею гордиться. Она, на свой манер, тоже неплохой коммерсант. Понять бы только, что она продает. Вряд ли – свое тело.
Женя встала и прошла через весь зал к стереосистеме. Пусть все любуются, подумала она. Тридцатник, а фигура как у двадцатилетней. Она включила музыку.
– О! Молодость-молодость! – заорал Поручик, – членом туда, членом сюда. Бони эМ и АББА.
– Пойдемте танцевать, – закричала Женя, перекрикивая ностальгическую музыку.
– Хороший я диск заначил, а? – кричал Белов.
Звук чуть приглушили, чтобы не мешать разговору.
Поручик обнял Лерку, и они стали танцевать. Боже мой, подумала Женя, почему так? Почему Лерка всегда в центре внимания? Ведь еще со школы… а теперь посмотреть на нее – что осталось? Она чувствовала, что настроение стремительно портится.
– У меня все – по высшему разряду, – кричал пьяный Белов, – что дом, что музыка.
– У тебя отличный дом! – крикнула Лера.
– Скажи спасибо Альперовичу! Его находка!
– А почему сам не взял? – спросил Роман.
– Зачем мне? – ответил Андрей, – у меня нет гигантомании. Мне бы чего поменьше.
– Восемнадцатый век, не хуй собачий! Красота! – кричал Белов. – Главное – подоконники широкие.
Все-таки помнит, подумала Женька. Подоконники широкие! Смешно вспомнить. Сколько нам лет тогда было? Тогда еще Брежнев умер – кто мог знать, что будет дальше.
Заиграл «One Way Ticket», и Поручик, отлепишвись от Леры, заорал, подпрыгивая и размахивая руками:
– Ромка, помнишь новогоднюю дискотеку?
А что там было на новогодней дискотеке? – подумала Женька. Уже и не вспомнить. Напились? Трахнули Лерку? Или, напротив, Таньку из «Б» класса? Боже мой, это же было полжизни назад.
Белов запел:
А Поручик не в такт подпел:
Пиздец, подумала Женька. Как я устала от всего. Одна и та же музыка полжизни, одни и те же шутки, одни и те же мужчины. Надо что-то сделать.
Она вернулась к своему стулу, открыла сумочку и вынула оттуда прозрачный конверт. Маленький клочок бумаги, в самом деле – как лепесток. Даже рисунок похож. Что она увидит сейчас? Андрей говорил Леньке, что это самый лучший способ измениться.
Внезапно почувствовала приступ решимости, словно перед прыжком в воду, словно перед первым самостоятельным поступком в жизни.
– Эй, – крикнула она, – смотрите! Я сейчас приму ЛСД.
Все замерли. Глаза снова были прикованы к ней. Она с удовольствием видела, как с лиц сбегает выражение делано-беззаботного веселья. Теперь они вновь стали разные: Белов смотрел с недоумением, Леня – с восторгом, Рома – с раздражением, Андрей – с ужасом, а Лерка – с одобрением.
Она быстро пробормотала стишок (… возвращайсясделавкруг…) и крикнула:
– Это мой последний лепесток!
– А с ума ты сейчас не сойдешь? – спросил Белов.