— Все ты врешь, — сказала Лерка, но без особой уверенности.
— Нет, Цветик, не вру, — Женька немного оживилась, — сама видела.
— Перестань называть меня Цветиком, — огрызнулась Лерка, вставая, — меня так в детском саду дразнили.
— А чего? — сказала Женька. — Хорошее прозвище, чем тебе не нравится? Меня вот Коровой звали.
— А, ладно, — Лера щелкнула переключателем, — давай посмотрим по второй, может, хоть там чего-нибудь другое?
Но по второй тоже был Брежнев и всеобщее голосование поднятием партбилета.
— Звук хотя бы выключи, — сказала Женя, — надоело: всегда одно и то же.
Лерка повернула выключатель и задумчиво прошлась по комнате. Остановившись около «Аккорда», она выудила из стопки пластинок заезженную еще в прошлом году «По волне моей памяти» и торжественно водрузила ее на проигрыватель. Прицелившись, она опустила иголку прямо на третью песню.
— Во, эта самая классная!
пропел певец, и Лерка, став между диваном и телевизором, начала крутить попой, подпевая:
— До чего тоскую я — не сказать словами…
— А чего тоскует? — раздраженно сказала Женька, — между прочим, в Сорбонну едет учиться. Нам, Лерка, туда вовек не попасть.
— Ну, может, когда станем старые… на какой-нибудь конгресс в защиту мира… лет через двадцать.
— Ага! Только нас там и ждут, на конгрессе! — огрызнулась Женька.
— А что, — ответила Лера, — вот Брежнев же все время ездит… даже в Штатах пару лет назад был. Помнишь, тогда еще американское кино по телеку показывали?
Она плюхнулась на диван и кивнула на экран, где Брежнев безмолвно раскрывал рот под завершающуюся тухмановскую песню.
— Тихо плещется вода в стенках унитаза, вспоминайте иногда Колю-водолаза, — пропела Женя.
Лерка прыснула:
— А я не знала…
— Зато ты алгебру знаешь, — снова вспомнила о своем Женя.
— Женька, ты чудовищная зануда, — разозлилась Лера, — ну, не хочешь писать контрольную — заболей!
— Как же! Заболеешь у моей! Это твои тебе всегда верят, а мои заставляют температуру мерить, — ответила Женька.
— Ну, набей градусник.
— С тех пор как я его попыталась нагреть на батарее, и он показал 41,3, мама всегда со мной сидит … какое уж тут набить!
— Плохо твое дело, — вздохнула Лерка. Она снова подошла к полке с пластинками и теперь перебирала конверты, — а у тебя ничего нет послушать кроме этого?
— Неа, — сказала Женька, — у родителей пленки есть… но там только всякий Высоцкий и Визбор, по-моему.
— Ага, черное надежное золото, — скривилась Лерка, — мои это тоже любят. Тоска, — Она подняла иголку и перевернула пластинку, — значит, будем дальше слушать.
— Я в прошлом году болела, — сказала Женя, — так ее только что купили — я прямо обслушалась. До сих пор все наизусть помню.
— А чем ты болела? — спросила Лерка.
— Гриппом, — ответила Женя, — и потом меня еще таблетками траванули.
— Как траванули?
— Ну, у меня аллергия на эти… на антибиотики… на пенициллин. А меня оставили с бабушкой, и она об этом забыла. И когда врач пришел и выписал рецепт, то она тут же сбегала в аптеку, купила таблеток и меня ими накормила. Я чуть не померла.
— А чего было? — заинтересовалась Лерка.
— Температура — ого-го! И вся опухла, просто как хрюшка была.
— Так это же классно!
— Это тебе классно в хрюшку превратиться, — огрызнулась Женька.
На хрюшку Лерке нечего было обижаться — она была самой худой в классе. Пропустив женькины слова мимо ушей, она продолжила:
— Смотри, что я придумала: ты сейчас принимаешь таблетку этого пенициллина, у тебя подскакивает температура, тебя укладывают в постель — и контрольную можно не писать!
— Классно! — Женька даже подпрыгнула на диване и тут же приуныла: — А где мы возьмем таблетки? Мама все выкинула.
— Наверняка у меня есть, — Лерка уже бежала в коридор, — я сейчас принесу.
— Только быстро, — прокричала ей вслед Женя, — а то мама скоро придет.
— Не переживай, — проорала Лерка из прихожей, — когда мама придет, ты уже будешь горячая, как солнце!
Они жили в одном доме, и Лерке было недалеко бежать. Женька видела в окно, как подруга выскочила из подъезда и стрелой полетела в соседний. Через пять минут она снова появилась на улице, победно помахав рукой. Женька побежала открывать дверь.
Лерка, сбросив пальто, влетела за ней в комнату.
— Принесла, принесла! — пританцовывала она.
— Ах ты мой Цветик-семицветик, — кинулась к ней Женя.
— Какой я тебе цветик-семицветик? — Лера вынула из кармана пачку таблеток и положила на стол. — Те самые?
— Те самые! Давай только полтаблетки, — предложила Женя, — а то от целой мне слишком плохо было… даже неотложку вызывали.
— Ну, ладно, пусть будет семицветик. Только ты больше не дразнись, а повторяй за мной, — Лера надломила таблетку пополам и встав на цыпочки подняла полтаблетки над головой:
— Вели, чтобы я завтра не пошла в школу! — крикнула Женька и Лера опустила ей таблетку на язык.
— Теперь рассосать — и все в ажуре, — сказала она.
— Ты таблетки спрячь, — только и успела сказать Женя, чувствуя, как волна поднимающегося откуда-то изнутри жара заливает ее солнечным теплом…
«Жигули» Олега заглохли за два квартала до дома Горского. «Жители деревни умеют по цвету облаков на закате или мычанию скотины определять погоду на завтра и виды на урожай, — думал Олег, запирая машину. — По-настоящему продвинутый городской житель должен по шуму глохнущего мотора машины определять курс доллара будущей осенью».