Опережая события, скажу, что через четыре дня приехал отец и без малейшего упрека увез меня домой. Впрочем, за эти четыре дня произошло одно неожиданное событие, оставившее яркий штрих в центре мрачного полотна моих пионерских воспоминаний.
На лагерной линейке начальница лагеря объявила, что к нам в гости едет космонавт Попович. Ради такого великого события были отменены все репетиции смотра строя и песни. Лагерь истерически приводил себя в порядок и самоукрашался на тему достижений советского космоса. Дальше-больше. Меня позвал вожатый Женя и сообщил, что мне и еще одному мальчику с убедительным лицом оказана высокая честь дежурить в день приезда высокого гостя на лагерных воротах. Собственно, вторым встречающим был мой обретенный лагерный приятель Дима Великанов. Подружились мы с ним в трагический день танцев, потому что он предложил мне свои вторые брюки. Притом, что фамилия у него была Великанов, его брюки на мне не сошлись, однако поступок его я навсегда определил как значительный.
Вчера до самого отбоя мы раз восемь или одиннадцать наводили стрелки на пионерских шортах, гладили пионерские рубашки, пилотки и галстуки, размышляя вслух об исключительной ответственности сегодняшнего мероприятия.
Появление космонавта Поповича в лагере мы себе представляли весьма прямолинейно. В моем воображении на дороге у лагерных ворот должен возникнуть высокий человек в форме летчицкого генерала, а Великанов уносился в своих фантазиях совсем за границы разумного подросткового воображения. Он утверждал, что нам не стоит удивляться, если мы увидим человека в оранжевом скафандре, который космонавт Попович может специально надеть для достижения значительного героического эффекта. Ясное дело, что в детстве и палка – винтовка и кирпич – портативная радиостанция, но нам доверили ответственное дело, и я призвал Великанова быть более серьезным и бдительным, тем более что у ворот появилась стая мрачных подростков из ближней деревни.
– Здорово москвичи – в жопе кирпичи!
Брутальный фольклорный зачин не предвещал социальной смычки дружеского свойства, но нас от местных отделяла высокая решетка лагерных ворот, и мы чувствовали себя вполне уверенно.
– Ребя, выходи к нам, поговорим по душам, или совсем зажидились в своей Москве?
Местные явно хотели выманить нас за ограду. Ну, я калач не лыком шитый, и не таких хитрецов видали, но в данной ситуации нужно вести себя и мудро и достойно. Ведь есть в истории отечественного бытия опыт удачного симбиоза дремучих крестьян и людей тонких и образованных. Великого писателя Тургенева мужики любили, ружье ему на охоте носили. Лев Николаевич, опять же, большой авторитет у русских мужиков имел, потому что снопы косил, с детьми народными забавлялся, денежку, пусть и скромную, жаловать крестьянину не стеснялся. И эти ребята за воротами неплохие по сути, они должны увидеть во мне своего человека, который не склонен над ними потешаться, а, напротив, и жизнь сельскую нелегкую знает не понаслышке и чувством открытым к людям простым искренне расположен.
– А что, хлопцы, родители ваши на покосе сейчас? – голос я подобрал предельно добрый и до противного доверительный.
– Ага, на покосе, ананасы косят!
Самый крупный селянин презрительно посмотрел на меня и цвыркнул слюной себе под ноги. Остальные подростки, как по команде, тоже освободили рты от излишков влаги, и вся группа удалилась по пыльной бетонке.
Дипломатические упражнения с аборигенами отвлекли нас от главного дела, но теперь, открывая калитку для дозорных маневров на дороге, мы старательно оглядывали окрестные кусты. От вожатых мы не раз слышали про коварство тутошней пацанвы и их умение стрелять в пионеров из рогаток.
Обедать мы ходили по очереди. Я вообще обошелся одним компотом, переживая, что космонавт Попович прибудет в мое отсутствие.
После полдника мы опять общались с местными, только это была другая компания.
– Эй, москвичи-в жопе кирпичи, выходи за красным паровозом!
Пустить кому-нибудь красный паровоз в моем детстве означало разбить противнику сопатку до крови. Я тихо сказал Великанову, что не вступить в драку иногда большая доблесть, чем безоглядно бросаться на противника с кулаками.
– Ссыкло московское, выходи стукаться один на один!
Это племя вело себя более агрессивно и настойчиво. Я решил не вступать в глупую перепалку, сделав отстраненное лицо, исполненное мудрости и одновременно бытийной усталости, которая замечена у людей бывалых, повидавших в своей жизни многого разного. Для этого я сложил руки на груди, а взгляд свой устремил много выше голов кричащих оболтусов, упирая его в воображаемую «плюс бесконечность»…