– Здорово, если что, то ты звонишь дочери, а я родителям.
Мне казалось, что жене не нужно объяснять, что я имел в виду, но посмотрев на ее нордическое лицо, я понял, что ошибся:
– Это на всякий случай, если что…
«Если что» не наступало, принесенная стюардессой «курица-рыба?» съедены, самолет летел ровно, лиловые предзакатные облака за бортом являли глазу художника удивительные картины, и я занялся принуждением себя к получению удовольствия от путешествия по воздуху.
Я летел над моей маленькой планетой и думал о научно-техническом прогрессе в целом и его роли в жизни отдельного человека. Потом я думал о роли отдельного человека в истории, потом о влиянии отдельного писателя на современный литературный поток, потом мне стало хорошо, я прислонил голову к иллюминатору, закрыл глаза в сладостной дремоте, возможно, пустил возрастную послеобеденную слюнку…
На землю меня вернул мужской голос за спиной. Наши кресла были последние в салоне, за нами – стенки туалетов и проход между ними. В проходе стоял мужчина, который пытался разговаривать по телефону. Думаю, что это был его первый опыт общения по телефону с высоты десяти километров. Неожиданно оказалось, что информационная эффективность наноразговора по телефону может быть равна нулю, ну или совсем близка к этому. На слух это выглядело примерно так:
– Привет, это я. Я из самолета звоню тебе, прикинь… Нет, не надо сейчас приезжать в аэропорт… Из самолета звоню тебе… Нет, мы взлетели… Нет, мы взлетели… Почему же опять сели… Я звоню тебе из самолета… Из самолета, а не из аэропорта… Нет, мы не прилетели еще… Нет, не прилетели… Звоню из самолета… Что значит, когда вылетим? Вылетели… Не у самолета, а в самолете… Я в са-мо-ле-те!
Мужчина нервничая решил ключевую фразу произнести по слогам.
– Да, звоню из самолета.
Уже добрая половина нашего салона с улыбками поглядывала в сторону туалетов. Мужчина пытался говорить негромко, но отчетливо. Он, несомненно, меньше всего предполагал стать объектом повышенного внимания пассажиров.
– Самолет уже летит, и я в самолете… Причем тут другой самолет! Я в этом самолете лечу… Звоню тебе из самолета с высоты… Да ничего не случилось, летим нормально…
Мужчина, обласканный добрыми взглядами пассажиров, поспешил в свое кресло, а я с улыбкой подумал о том, что меньше всего ожидал обрести забавный сюжет в вечернем небе над заснеженной Польшей.
Вобла
Состоявшимся и совершенно счастливым человеком среди мальчишек нашего двора мог, несомненно, называться человек близкий к нам по возрасту, имеющий у себя дома мешок воблы.
В нашем доме таких людей не было. Вобла появлялась в нашем дворе обычно летом и исключительно в аптечных количествах. Это была одна серебряная рыбка – чаще среднего, но иногда и крупного размера, которую выносил во двор один наш приятель, мать которого работала в каком-то пищевом магазине. Это вовсе не означало, что вобла продавалась в этом магазине. Это означало, что мать нашего приятеля была проинформирована по своим каналам о том, что в магазине Роспотребсоюза «Олень» на Ленинском проспекте будут «давать воблу» и спешила отовариться через подружек своих подружек и их подружек, минуя торговый зал.
Конечно, она приносила домой не мешок заветной рыбы, но очень много. Так много, что первое время наш приятель желанную серебряную рыбку выносил во двор совершенно официально. Однако все в жизни имеет начало, середину и конец. Середина – это когда мать нашего приятеля, больше того, на тот период желанного и любимейшего друга всей нашей банды, говорила сыну, что хватит таскать драгоценный продукт во двор. Сын ее слушался, но не очень добросовестно. Рыбу он выносил теперь совсем редко, чаще не для коллективного гастрономического таинства, а для построения скоротечных дипломатических отношений с избранным кругом дворовых обитателей.
Так или иначе, одну рыбку мы иногда ели целым двором. Никто из нас даже не представлял, что воблу можно очистить совсем быстро, разорвав ее мужским уверенным движением от хвоста до того места, где секунду назад к телу крепилась голова. Рыбью голову мы худо-бедно отворачивали, а дальше начинался мучительно долгий процесс по оголению заветного туловища от чешуи.
Аромат соленого рыбьего тела кружил голову, в животе двигались соки, крича о готовности детского организма отведать настоящей бурлацкой или даже пиратской снеди. Минут через десять наступал самый волнительный момент распределения. Спинку на части, немного ребер и кусочек икры – всем примерно поровну. Мы ели долго, сосредоточенно, растягивая удовольствие в необычной тишине, лелея надежду, что завтра или послезавтра мы повторим сию нехитрую мужскую трапезу.