Около 6 часов утра 10 августа поднялся ветер, началась метель. Я вылез из палатки — видимость была не более 100 метров. Учитывая обилие трещин в этом районе, решили, что двигаться при такой видимости небезопасно, поэтому до обеда сидели в палатках, пережидая непогоду. К 12 часам немного прояснилось, и мы вышли. Читаю в дневнике: «В час дня видимость была около 5 миль (8 километров), однако по-прежнему сохранялась «белая мгла». Продолжаем движение через район, изобилующий трещинами; каждый привязан страховочным поясом к нартам». Последнее относилось к идущим с нормальными нартами Джефу, Дахо, Кейзо и Жану-Луи. Мы же с Уиллом вышли из положения по-другому: он привязал страховочную веревку к передку нарт и, прикрепив другой ее конец к поясу, скользил, как воднолыжник, рядом с нартами слева от них. Мои маленькие неказистенькие нарты были полностью погребены под спальными мешками, поэтому трудно было найти место, за которое я мог бы привязать страховочную веревку. Наконец-то я его отыскал, привязав веревку к внутренней поверхности полозьев и оставив петлю длиной метра три, которую я мог закрепить на поясе позади нарт. Легкость моих нарт и нерастраченная еще сила пятерых моих собак делали нарты чрезвычайно подвижными и сложными в управлении. Это обстоятельство обнаружилось с самого старта. Когда вслед за упряжками Джефа и Кейзо стартовала упряжка Уилла, мои собаки, не дожидаясь моей команды, рванулись следом. Собаки очень переживают, когда их разделяют; одни из них проявляют это внешне (становятся раздражительными, лают без причины), а другие переживают молча, но их состояние хорошо заметно, когда они обмениваются красноречивыми взглядами со своими бывшими напарниками и друзьями, волею обстоятельств отлученными от них. После того как мы с Уиллом разделили нашу упряжку, его собаки, идущие впереди, постоянно оборачивались (особенно на поворотах) на моих, а мои изо всех сил старались догнать своих собратьев. При этом мои явно считали, что именно их вывели из состава команды, поскольку они видели своего хозяина Уилла впереди — я же был для них человек, хотя и знакомый, но новый, и это придавало им дополнительные силы в их неистовом стремлении не медленно воссоединиться со «своей» упряжкой. В то утро я чуть было не пал жертвой этого их стремления. Рванувшись вслед за убегающей от меня упряжкой, я успел ухватиться за веревочную петлю и в тот же момент почувствовал, что проваливаюсь в трещину. Наверное, в результате интонации моего голоса несколько изменились, так как собаки, до того как-то мало обращавшие внимание на мои интонационные нюансы, резко остановились. Я лежал на животе, провалившись по пояс, снежный мост, прикрывавший трещину, вокруг меня был практически не нарушен, поэтому трудно было судить о ее размерах и направлении. Когда я, подтянувшись на веревке, выполз из трещины, то увидел позади себя аккуратно светящееся голубизной отверстие. Заглянув в него, я оценил глубину трещины как достаточную. Чтобы не испытывать далее судьбу и немного поумерить пыл собак, я оседлал нарты так, что ноги мои, несмотря на два спальных мешка подо мной, почти касались земли, и дал шпоры моим скулящим в нетерпении и тревоге за свое будущее с таким каюром, как я, скакунам. В тот день мы прошли 12 миль и разбили лагерь уже при почти ясном небе.
При ясной погоде и комфортной для путешествия на лыжах температуре (около минус 25 градусов) мы подошли к полуострову Черчилл. На карте Антарктиды он действительно выглядит как полуостров, горная гряда которого, вдаваясь в ледник Ларсена, разделяет ледниковые заливы Эйди и Кабинет. Качаясь на гигантских застывших ледниковых волнах залива Эйди, мы поднимались все выше и выше, пока не добрались до гребня ледяной горы, продолжавшей восточный склон гор полуострова и тянувшейся с постепенным понижением с запада на восток. Склад с продовольствием был расположен как раз на этом гребне у горного склона. Благодаря удачно найденному месту он был практически не занесен снегом, и мы заметили его часа за два до подхода.