Гейл Шор, молодая, спортивного вида женщина, одна из многочисленных волонтеров, помогающих экспедиции, в задачу которой входило решение вопросов размещения, питания и обеспечения транспортом участников экспедиции и всех прибывающих гостей, заехала за мной на автобусе в отель «Сахара», и мы отправились в аэропорт на встречу самолета. Нас пропустили на территорию аэропорта через какие-то боковые ворота, и я, оставив Гейл дожидаться в автобусе, пошел к месту стоянки самолета в сопровождении плечистого белокурого парня в темно-синем комбинезоне, который, знакомясь, протянул мне руку и вдруг по-русски произнес: «Павел». Пока мы шли в кромешной тьме, слегка разбавленной только фонариком Павла и мерцающими в отдалении огнями взлетно-посадочной полосы, я узнал, что настоящее его имя Пол, что он давно изучает русский язык и что он рад, что именно в его дежурство прилетает советский самолет. Действительно, прибытие советского самолета в Миннеаполис — это событие не только для Пола и других дежурящих с ним в ту ночь сотрудников аэропорта, но и для большинства жителей города, а если судить по откликам прессы, то событие это должно было стать знаменательным в истории отношений СССР и США. Дело в том, что советские самолеты регулярно выполняют полеты только в Нью-Йорк и Вашингтон, полеты же над территорией США до последнего времени были запрещены, и это был второй случай в практике послевоенных взаимоотношений наших стран, когда советскому самолету было разрешено пролететь над территорией США. Первым же случаем был тот, когда в декабре 1987 года после трагического землетрясения в Армении советские транспортные самолеты возили из многих «запрещенных» аэропортов медикаменты и оборудование, предоставленные США в помощь пострадавшим от землетрясения. И вот сейчас идея международной трансантарктической экспедиции, объединившая шесть человек из шести стран мира (а также многочисленных друзей и сторонников этой идеи), еще до начала самой экспедиции стала работать как хороший дипломат.
Большая, освещаемая только проблесковым красным огоньком на хвостовом оперении, тень самолета плавно коснулась земли и, следуя за невидимой нам машиной сопровождения, направилась в нашу сторону. Шум стал нарастать, самолет, все увеличиваясь в размерах, подъехал к нам и, покачиваясь своим огромным телом, развернулся, выдохнув из четырех ревущих глоток насыщенный керосином горячий воздух. Пол, обращаясь ко мне, заметил: «У них, кажется, что-то не в порядке с турбиной. Нам сообщили о неполадках в одном из двигателей». Я поначалу не отреагировал на эту фразу, всецело поглощенный предстоящей встречей, и только когда, встретив сразу же за входным люком руководителя перелета Артура Чилингарова, услышал вместо приветствия: «Ты знаешь, что мы на трех двигателях пришли?» — понял, что случилось нечто непредвиденное. Как выяснилось, когда самолет находился уже где-то в районе Чикаго, один из двигателей внезапно сбросил обороты. Экипаж самолета принял решение продолжать полет и успешно посадил машину в Миннеаполисе.
Что делать дальше? Вариант полета на трех двигателях исключался, поскольку, во-первых, путь неблизкий — более четверти окружности земного шара, — да и предстоящая посадка на Кинг-Джордже тоже не из числа рядовых, а во-вторых, американские власти, естественно, не дали бы разрешения на вылет самолета с пассажирами при одном неработающем двигателе. Наши механики (а их прилетело около десяти человек) после исследования отказавшего двигателя пришли к выводу, что вышедший из строя механизм регулировки газа можно заменить только вместе с двигателем. Ближайшим местом, где имелись такие двигатели, была Гавана, но как до нее долететь?! Стали обдумывать даже вариант о доставке двигателя из Гаваны самолетом транспортной авиации США, но это грозило задержкой времени, нам же никак нельзя было тянуть со стартом, намеченным на первое августа…
Я находился на борту самолета в ночь с 15 на 16 июля, когда вся сборная механиков, используя метод мозгового штурма, пыталась обмануть природу и отчасти (а может, и в большей степени) бдительность аэродромной службы, заставляя капризный двигатель держать обороты. И вот, наконец, после многократных запусков и остановок, часа в два ночи мы все, сидевшие в салоне и наблюдавшие за этим захватывающим поединком между русской смекалкой и русским невезением, почувствовали вдруг, как ожил корпус самолета и двигатель вместо очередного усталого выдоха пошел в полный голос.