Или это не так?
Я всегда был уверен, Анализ не просто предсказал дату Х, а именно убил крошку Сью. Да, черт возьми. Я видел собственными глазами то, о чем нам постоянно твердили в школе. Оказалось, что смерть – это иное, отличное от того, что мне представлялось ранее. Что случилось бы, если бы отец не сделал Анализ моей сестре? Осталась бы она жива? Или же ее смерть, которую связали с врожденным пороком сердца, пришла бы неожиданно и так же «раздавила» нас? Тогда я впервые подумал, что Анализ приносит лишь беды. Он начал вызывать у меня стойкое отвращение. Верно, его придумали какие-то ублюдки.
Как часто перед моими глазами возникал этот гробик, красивый, блестящий, полированный! Отец выгружает его из машины. Он судорожно вертится по сторонам, опасаясь, что кто-то его заметит. Но вокруг никого нет. Кроме меня, который стоит за окном и в ужасе зажимает рот, чтобы ненароком не закричать, не выдать себя. И вот июнь; я вижу Сью. Она беспомощно вскидывает ручками, падает на бочок и замирает. Эта картина бесчисленное число раз воскресала в моей памяти, заставляла просыпаться по ночам и бояться первых дней лета, когда отцветает сирень.
Все покатилось в тартарары. Отец перестал ходить на работу, много пил и в какой-то момент нас бросил. Мама сказала, он попал под аэромобиль, но я не верил. Много лет спустя я узнал, что он, вдребезги пьяный, оскорбил у ночного клуба почетного долгожителя, и ему выпустили кишки на асфальт. А может, то был просто слух. Впрочем, мне даже не хотелось об этом думать.
Я утешал маму, пытался радовать маленькими мелочами, дарил какие-то глупейшие открытки, приносил ромашки, сорванные с клумбы, но в последнее время она постоянно лежала в постели, безучастная ко всему миру. На ее тумбочке сгрудилась целая гора из таблеток. Бедная мама… У нее был пустой, абсолютно пустой взгляд. Как если бы человек был не больше чем кукла, простой манекен. Как же мне хотелось вернуть все – чтобы мама снова была со мной! Помню, я поклялся ей, что никогда не сделаю Анализ, она на мгновение ожила, едва заметно улыбнулась, и лицо ее снова окаменело.
Такое вот сучье лето. Однажды к нам заглянула соседка с острыми пытливыми глазками, а через месяц маму лишили родительских прав. Меня насильно отобрали от нее, уверяя, что это ненадолго, до выяснения обстоятельств. «Неделька, и ты вернешься домой», – сказал мне дядька в синей форме. Но я не вернулся ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Меня отвезли в Самшир, в тот самый детский дом, о котором я слышал самые гадкие вещи. Так началась моя ссылка.
Самое страшное то, что я больше никогда не видел маму. Когда мне стукнуло двенадцать, ее подруга Ева, глухая негритянка, прислала письмо, в котором рассказала о том, что маму признали больной и принудительно поместили в спецлечебницу. Неизлечимая болезнь Рю, так сказали. Ева писала, что мама буквально задыхалась от бессилия в своей темной палате. И скоро ее не стало. Она оставила мне свои сбережения и аккуратную стопочку акварельных рисунков, среди которых половина оказалась моими детскими портретами, а половина – портретами Сью. Они были приложены к письму отдельной бандеролью, стянутой желтым скотчем.
Я перерыл местную библиотеку, чтобы выведать все про мифическую болезнь Рю. Как выяснилось, этот бич современности, названный по фамилии ученого Христиана Рю, уже давно захлестнул планету. Странно, что я ничего не знал о нем ранее. Он отнимал у человека один за другим все пять видов чувств: зрение, слух, вкус, обоняние, а затем и осязание. Больной переставал видеть, слышать и терял абсолютно все, а после становился как тыква, выращенная в теплице, – мыслящая, но без малейшей связи с окружающим миром. И вскоре человек умирал от убийственного одиночества.
Я проревел всю ночь. Пустота. Темная пустота. Тюльпан вздрагивает от сквозняка, и кувшин падает, разлетаясь на мириады осколков. Мне никогда не собрать их. «Твоей мамы больше нет». Что может быть страшнее, чем эти слова? Мир стал казаться еще враждебней, и это, конечно, было написано на моем лице.
Можно легко догадаться, что я ненавидел Самшир. Мне сразу вспоминаются мрачные квадратные корпуса, выглядывающие из-за двухметрового забора. В их подвалах царил столь сильный голод, что обитавшие там мыши с удовольствием ели отвалившуюся от стен штукатурку. Угрюмые охранники и воспитатели, которым наплевать на все и всех. Однажды мадам Аравия выставила меня на улицу в десятиградусный мороз в наказание за то, что я (дерзкий преступник!) умыкнул с прилавка столовой маковую булочку. Я тогда мучительно хотел есть, нас плохо кормили, и можно было с легкостью посчитать число ребрышек на моем исхудалом тельце. Потому я и не сдержался.