— Нет.
— Жаль… меня-то родичи моей супружницы тоже не особо жаловали… но и к лучшему, мне с ними делить было нечего. Поженились, жили своим домом… прям как вы.
Нат кивнул.
— Зачем тогда заглядывал?
Вытащив флакон, Нат протянул шерифу.
— Опиум?
— Не мне.
— Райдо?
Нат кивнул и флакон убрал.
— Стало хуже?
Снова кивок.
— Что ж… не могу сказать, что меня это удивляет… жаль, конечно, но… жизнь — она такая… иные раны, как ни лечи, не зарастут, — шериф вытащил кисет и, отрезав узкую полоску табака, сунул в рот. — Плохо, конечно… и хорошо. Нет, ты, парень, не думай, что я такой черствый… хотя, конечно, черствый… в мои-то годы всего насмотришься, ко всему привыкнешь… но вот… глядишь, как помрет твой, так и ты уберешься… и вообще… мне поспокойней станет.
— А сейчас беспокойно?
— В лесу еще одну девку нашли.
— И что? — Нат шел не спеша.
— Ничего. Говорят, что ваши…
— Вранье. У нас никто не отлучался.
— Так-то оно так, — согласился шериф. Он жевал табак, размеренно двигались челюсти и длинные обвисшие усы шерифа тоже подрагивали, и Нат испытывал почти непреодолимое желание эти усы подергать, до того чуждыми они казались на этом лице, точно приклеенными. — И будь оно иначе, я бы уже задержал… от меня и требуют, чтоб предпринял чего…
— Чего?
— Чего-нибудь… лучше посредством крепкой веревки… но для суда у меня доказательств нет, а без суда вешать — это самоуправство полное…
Он сплюнул и плевок растер сапогом.
— Но самоуправство — на то и самоуправство, что ему закон не важен… люди пока терпят. Но как надолго их хватит?
— Не знаю, — ответил Нат.
— Это был риторический вопрос.
— Тогда извините.
Нат остановился перед магазинчиком, в витрине которого были выставлены стеклянные фигурки. Нире бы понравилось? Она говорила, что любит всякие интересные вещи… знать бы еще, что она сочтет интересным.
Музыкальную шкатулку, с виду довольно старую.
Или вот куклу… нет, кукла чем-то на Мирру похожа, а сестру Нира побаивается. Но вот серебряное деревце с колокольчиками выглядит очень интересно.
Или часы-птица.
А еще гребни найти надобно, о которых Гарм спрашивал.
— Парень, — шериф закашлялся и кашлял долго, согнувшись пополам, успокоился сам, ударил себя в грудь кулаком, пробормотав: — Извини. Подавился.
— Нет.
— Что?
— Вы не подавились, — Нат подался ближе, к самому лицу, к желтой коже, к желтым же зубам. — Вы больны. Чахотка, да?
— Умный, да?
— Наверное, — Нат никогда не пытался оценивать свой ум. Он лишь надеялся, что не очень глуп. — От вас кровью тянет. И значит, вам тоже осталось недолго.
Шериф оскалился.
Пожалуй, не будь он человеком, Нат счел бы этот оскал вызовом.
— Убирайтесь, — шериф произнес это тихо. — И ты, и твой Райдо… убирайтесь, пока можете…
— Иначе?
— Иначе вас заставят уйти, — он вытер губы ладонью.
— От табака только хуже будет, — Нат угрозы не испугался. — Но вы сами знаете. Тогда почему жуете?
Шериф смотрел, не мигая. Нехороший взгляд.
И человек тоже.
В этом городе как-то слишком уж много нехороших людей. Или просто Нат к другим городам не присматривался.
— Привычка, — Йен кривовато усмехнулся. — А ты парень веселый, как я смотрю… но передай, что я сказал. Будь так добр.
Нат кивнул: передаст. Ему не сложно.
А вот все-таки что выбрать? Шкатулку, дерево или семейство костяных слонов, вырезанных с удивительным мастерством… или вот тот кинжал кривой, в затертых ножнах… нет, кинжал не для женщины… про гребни бы не забыть.
Из города им уехать позволили.
Ийлэ проснулась.
И открыла глаза. Удивилась тому, что место это ей не знакомо, а потом вспомнила, и вчерашний день, и разговор, и сон нелепый.
Она села в кровати, широко зевнула.
И дальше что?
Уходить?
Или остаться? А если остаться, то как себя вести? Притвориться, будто бы все обыкновенно? Ийлэ хорошо научилась притворяться, но сейчас почему-то ей не хотелось лгать.
Обыкновенно?
Нет.
И да.
И ей, пожалуй, нравится. Не то, что происходит, но утро. И солнце за окном, дождь в кои-то веки прекратился. Окна отмыл, и на рыжих стеблях винограда набухли почки. Скоро треснут, выпуская бледно-зеленую мягкую листву. А спустя месяц-другой окно это зарастет, и в комнате станет сыро, сумрачно.