…с другой стороны, он сам виноват, если бы сделал так, как обещал, то не было бы ни этой поездки, ни этого представления.
— Ни горничных, ни… — Мирра потерла виски, пытаясь скрыть беспокойство.
Он разозлится.
Определенно.
И накажет Мирру. Она заслужила наказание. И примет его с должной покорностью.
— Дорогая, — Маргарет произнесла это мягким тоном, который, впрочем, Мирру не обманул: характер своей матушки она знала прекрасно. Если она что задумала, то точно не свернет с пути. — Представь, что война все еще идет…
— И горничных забрали на фронт, — продолжила мысль Нира, которая, вооружившись длинной щепкой, гоняла паука.
— Нира!
— Да, матушка?
— Будь добра, сходи на кухню… попроси молока… кипяченого молока с медом…
Выпроводила, в общем.
Нира не обиделась, она как-то с детства привыкла, что в собственной семье была лишней. Матушка любила Мирру, отец — матушку, а Нира… она просто сама по себе.
Неожиданный ребенок.
Это она услышала, как мать говорила кому-то из своих многочисленных подруг, а потом добавила, что с той поры сюрпризы ненавидит…
Дверь Нира прикрыла аккуратно и, добравшись до конца коридора — шла она громко, чтобы матушка и Мирра слышали — остановилась.
Разулась.
Пол был холодным, и от этого Нире становилось невыносимо грустно, как и от мысли, что дом этот никогда не будет прежним…
…и хозяев его больше нет.
…о них матушка запретила рассказывать, но к счастью, запретить думать она была не в состоянии.
Туфли Нира оставила в коридоре. И вернувшись на цыпочках — она еще помнила, на какие из досок не следует наступать — присела у двери.
— …послушай, дорогая, — с Миррой матушка всегда говорила мягко, с нежностью, которая была Нире не понятна, ведь характером сестрица обладала прескверным, чего, правда, ни матушка, ни отец, ни прочие люди не замечали. — Все образуется… Виктор!
— Да, дорогая?
— Ты уверен, что он умирает?
— Дорогая, я же тебе говорил…
— Скажи еще раз…
— Он умирает, — послушно повторил папа, который и в прежние времена предпочитал с матушкой не спорить, а ныне вовсе сделался тихим, печальным. Он все чаще закрывался в своем кабинете, говоря, что делами занят… порой и ночевать там оставался.
— Ты уверен?
— Конечно, — папа произнес это со вздохом, и Нире стало жаль большого пса, который вовсе не выглядел больным и тем более, умирающим.
— И сколько ему… осталось? — нежный голос Мирры утратил прежнюю сладость.
— До весны, пожалуй, дотянет…
— До весны… — сестрица, наверняка, прикидывала, дотянет ли она сама до этой весны и смерти предполагаемого супруга. — А если… если он вдруг выздоровеет?
— Исключено. В нем проросли семена разрыв-цветов, — отец говорил глухо, тихо, и Нире пришлось напрячься, чтобы услышать.
Нет, она, конечно, знала, что подслушивать нехорошо.
Но ведь интересно!
— Они уже разрывают его изнутри. А когда дозреют и дадут собственные имена…
— Мама, он так мерзко об этом говорит!
— Виктор!
— Вы же сами желали подробностей, — кажется, впервые в голосе отца мелькнуло раздражение.
— Не таких, — отрезала мама. — Видишь, дорогая, тебе беспокоиться не о чем! Пару месяцев, и он умрет. И ты получишь усадьбу…
— Если его род…
— Виктор, не начинай!
— Я не начинаю, — раздражение сделалось явным, и это было необычно. Нира поерзала, потому как чем дальше, тем более холодным становился пол. — У них другие законы… и усадьба эта отойдет роду, а не…
Нира представила, как отец махнул рукой. Он всегда так делал, когда у него не хватало слов. И жест этот получался вялым, как и сама рука.
— Мама!
— Дорогая, не слушай его. Нужно просто позаботиться о завещании… а твой папочка опять выискивает проблему на пустом месте…
— Я все равно не понимаю! Есть же Альфред…
— Альфред подождет, — жестко заметила мать.
— Но…
— Никаких «но». Этот дом не должен попасть в чужие руки…
…интересно, почему?
Нира подалась вперед, надеясь, что матушка расскажет, но…
— Нехорошо подслушивать, — сказал кто-то над самым ухом, а в следующее мгновенье горячая ладонь зажала рот, хотя кричать Нира не собиралась.
Глупо кричать, когда подслушиваешь.
А Нира, пусть и не красавицей уродилась, но уж точно не дурой.
— Тише, — велели ей и потянули от двери. — Я тебя не трону.