— Ключ на дренаж, — сказал всадник.
Лошадь закрыла глаза, распрямила хвост и устремилась в вышину. Сначала медленно и тяжело, потом все быстрее и быстрее.
— Поехали, — радостно заметил всадник.
Он подумал еще, что оставил до всех небес. Там, где он блуждал в безлошадном состоянии, и не ведал, что творит. Там, где он годами читал единственную книгу и не знал о других.
Четвертое небо было крайне холодным и всюду торчали торосы и корабли, а на пятом было столько народу, что не то что было негде упасть, а и дышать было нечем. Четвертое небо они проскочили сразу, а на пятом лошади пришлось поджать крылья, чтобы не помялись. Толпа ворочалась как спящий тюлень. У многих людей были ножницы и они ими постоянно что-нибудь друг у друга отрезали. То кусочки одежды, то волосы, иногда даже мочки ушей или ногти. Ножницы у большинства были маленькие и вреда от них было мало.
К лошади тоже подступили.
— Крылья вам надо подрезать, — сказали слева.
— Нет уж, — ответила лошадь. — Не надо.
Удалось взлететь только благодаря тому, что всадник схватил лошадь за гриву и с усилием вытащил ее из толчеи.
На шестом всадник и лошадь дружно и судорожно вздохнули.
— Ну и… — осекся всадник.
Перед ними была самая крупная библиотека из мыслимых.
Всадник резво соскочил с лошади и со всех ног кинулся к ближайшей полке. Пол под ним едва не дымился. Волосы полоскались на ветру как флаг на торпедном катере, несущемся по волнам навстречу врагу.
Он приник к полкам и жадно вчитывался в названия, уходя все больше и больше. Удаляясь все дальше и дальше. Сначала еще слышны были его вкрадчивые шаги в дебрях литературы. Постепенно шаги отдалились и о всаднике осталось лишь понятие.
Прошло шесть тысяч лет, прежде чем он вернулся. Лошадь неистово курила сигареты одну за другой и бросала окурки в трубу, уходящую в бесконечность. Туда же устремлялся сигаретный дым. А сами сигареты просто проявлялись в воздухе: уменьшение энтропии в шестом небе было чудовищным.
— Ну и что? — спросила лошадь.
— Ничего, — сказал всадник. — Сплошная беллетристика.
И они оказались на седьмом небе. Оно было таким светлым и радостным, что оба тут же испарились от избытка счастья.