А сам Женька Першин — не приученный жизнью к подобной заботе и уже совсем подавленный общим участием, — с виноватой беспомощностью в глазах, лишь совестливо улыбался ребятам синеватыми своими губами, иногда силился приподняться на локоть да чуть слышно просил:
— Ну, чего это вы, пацаны?.. Мне уж лучше… Я уж сам как-нибудь пойду… В натуре, пойду… А, пацаны?..
Однако эти слабые просьбы его звучали втуне. Мальчишки только смущенно хмурились, с напускной злостью одергивали Женьку:
— Да ты не шебаршись там!.. Носилки сломаешь… Тебе говорят — не ворочайся, хмырь!.. — и, часто сменяя на ходу один другого, тащили его дальше…
Никто не обгонял ребят, не попадался им навстречу. Пасмурно и пусто было под низким небом, в этих сумрачных полях, где не высилось ни золотистых соломенных скирд, ни старательно обложенных черной землей свекольных буртов. Лишь там и сям между глубокими рваными колеями, которыми вдоль и поперек исполосовали безжизненные эти нивы громыхавшие по ним тяжелые военные машины, горбатились бурые кучи прелой ботвы да виднелись кое-где серые островки неубранных, полеглых и вытолоченных хлебов.
Молча, словно ветром подхваченные, косо летели с дороги взъерошенные галки. А вразнобой бредущие вдоль проселка, груженные нехитрым скарбом и оборванные ребята напоминали, наверное, со стороны уныло плетущихся в некогда покинутые ими родные края изможденных беженцев, безлошадных цыган либо погорельцев…
Потому-то, должно быть, когда — по обыкновению легонько подхлестывая сонного мерина — завхоз Вегеринский на обратном пути из детдома в село неспешно перевалил через пологий изволок и разглядел за ним, на поросшей редкими вербами луговине, разномастную какую-то и понурую вереницу людей, он сначала принял их за спешившихся цыган. «Куда их черти-то несут? Неужто в город? — удивленно подумал завхоз. — Там же их, дурней, немцы враз усех переловят… Или, может, это беженцы какие вертаются?.. Щось они на цыган вроде бы не дуже похожие…»
Но вот основательно уже притомившаяся ребятня еще издали узнала неторопкого своего мерина, расхлябанную детдомовскую колымагу и невозмутимо восседающего в ней тучного завхоза Вегеринского. Позабыв об усталости, мальчишки радостно замахали ему руками, заорали и, побросав узлы, с гиканьем и свистом кинулись наперехват.
«Господи!.. Да никак то наши хлопчики идуть?.. Чего же это такое с ними приключилось?» — сердце у Семена Петровича испуганно замерло. Он выпучил водянистые свои глаза, привстал на телеге и что было силы вытянул ни в чем не повинного мерина кнутом…
9
Теперь ребята старались как можно реже выбираться на улицу, больше сидели в спальнях или слонялись по коридору: нагрянули настоящие предзимние холода.
Затяжных промозглых дождей и распутицы, которых со дня на день тревожно ждали и опасались взрослые люди — покуда кое-как одетая и разутая детвора работала в поле, — в том тяжком году так и не наступило. Правда, после возвращения ребят в детский дом, с недельку еще примерно покрапало, поморосило да обило ветром с оголенных деревьев последнюю жухлую листву. И на этом все кончилось.
Но затем однажды ночью сплошные облака будто нехотя расступились, и в образовавшемся между ними провально-черном разрыве с высоты бело и мощно засияла луна. Ничем не замутненный ее свет вдруг как бы наполнил сырой и мягкий осенний воздух звонкой упругостью, сделал его по-зимнему студеным и резким.
А выскочивший в то позднее время на улицу по малой нужде заспанный и продрогший Славка Комов — топоча босыми пятками по обжигающе стылым ступенькам крыльца и поглядывая изредка в задумчивости на небо — самолично видел, как внезапно вылупившаяся из-за туч луна, оставаясь на одном месте, стремительно понеслась куда-то посреди взлохмаченных, голубовато и нежно подожженных ею спереди, молочно-сизых глыб, которые — словно бегучая волна остроносую лодку — плавно обтекали ее выпукло обозначенный, грозный и нестерпимо сияющий лик.
К утру на присмиревшую землю и на все, что сейчас недвижимо и безжизненно покоилось на ней вокруг, пал серебристый иней.
В детдомовском саду — под яблонями — на рубчатых краях свернутых трубками пегих листьев, на кое-где все еще мокро зеленеющей траве и на обломанных тонких стеблях встопорщились мелкими иголками пушистые наросты. Берега незамерзших луж во дворе как бы посыпали солью; они вроде подсохли, растрескались и затвердели, а от них робко потянулись во все стороны стрельчатые полоски прозрачного льда, еле приметные на темной и спокойной воде…