Юрий Николаевич направился обратно к первому корпусу. В его черно-смоляных окнах, уже тронутых понизу каемкой волнисто растущей наледи, блеклыми крупинками отражалась бесчисленная звездная мелочь.
«Что-то вроде бы рановато в нынешнем году морозец прижимать начинает, — озабоченно думал Мизюк, чувствуя, что у него слегка пощипывает кончики ушей, невольно ускоряя шаг и придерживая обеими руками полы распахнутого пальто. — Как бы все-таки нам, грешным, с топливом вывернуться? Вот если бы удалось Семену Петровичу торфа раздобыть, тогда, пожалуй, и яблони можно было бы пока не трогать… Только где же его сейчас достанешь, этот торф? Не существует больше такового в природе, как, впрочем, и всего остального… А Людмила Степановна каждый день плачется, что малыши у нее все время зябнут да простужаются… Что ж, ничего мудреного нет… К утру в ребячьих спальнях немногим теплей, чем на улице. И в комнате малышей, и у старших… М-м-м-да-а-а… Никуда не денешься — всем худо, всем тяжело», — подвел итог невеселым своим раздумьям Юрий Николаевич.
10
Беспокойство одолевало в ту ночь и Славку Комова. Он часто просыпался, с трудом разлеплял глаза, приподнимался, хватаясь за спинку кровати, смотрел в окно — не светает ли? — опять валился на жесткую свою соломенную подушку, натягивал на голову раздобытый для него Зоей и всегда безотказно выручавший Славку армячок, а потом вновь замирал в чуткой дреме.
Нет, не брезжила покуда за темным окном блеклая синева — и это было хорошо. Очень уж не хотелось Славке, чтобы наступало утро. Однако даже во сне он тоскливо сознавал, что рассвет неотвратимо приближается. И от этого тягостно становилось на душе у парнишки, как перед ожидаемым вызовом в канцелярию к директору, когда не знаешь точно, по какому случаю тебя туда потребуют, но уверен, что неприятностей не миновать.
Совсем измаялся Славка Комов в неверном полузабытьи, под ватным своим армячком. Даже самый сладкий, предутренний сон не принес мальчишке облегчения, а словно бы только добавочной усталостью придавил.
Да оно и не диво. Потому что затосковал Славка еще с вечера, сразу после того, как удалось собрать у ребят, которые вернулись с дневного промысла, недостающее ему для завтрашней вылазки в город как бы ничейное, а правильнее сказать, «обобществленное» пацанвой, барахло — подходящие по размеру обутки, портяночки широкие и вроде без особо больших дырок, вполне сносную шапчонку…
Тогда ушами хлопать было недосуг. Не один же ты такой шустрый промеж ребят за освободившейся той, ничейной, одежкой по спальне рыскаешь. И посему Славка вон из кожи лез, чтобы везде успеть первым.
Ведь это лишь Вальке Щуру — ну, может, и еще двоим-троим «богачам», которые пожмотистее, — наплевать было на ежевечерний дележ общей амуниции. У них-то у каждого свои шмутки припасены — никто к ним не касайся! Остальная же братва за любой тряпкой — чуть не в драку кидается. Но лучшее, понятно, прямо из рук в руки передается настоящим пацанам, таким, к примеру, как Иван Морозовский, а всяческой мелкоте — чего поплоше, рваненькое…
Вот с той поры и стали томить Славку разные насущные заботы. Надо было суметь пристроить в середку прилаженной у голландки полочки мокрые ботинки — поближе к печному зеву — и караулить, не то другой такой же шкет их мигом оттуда спихнет, дабы собственные штиблеты всунуть. Кроме того, следовало и кровную свою, и взятую у ребят обмундировку, не суетясь, у коптилки со всех сторон осмотреть, при надобности — починить, в божеский вид ее привести; быть может, к шапчонке завязочки на всякий случай приспособить.
А уже после всего этого, перед самым сном, расстелить поверх матраца — под себя — сырые портянки. И когда влажную их знобкость своим теплом перешибешь, угреешься, не запамятовать, что на них лежишь, — пореже ворочаться с боку на бок. Иначе они в ноги сползут, к краю собьются либо вовсе на пол упадут и, коль никто их втихаря не уведет, проваляются там без пользы — не просохнут.
Впрочем, главная причина нынешней парнишкиной маеты заключалась, однако, в другом. С одежкой-то у него вечером как будто бы не хуже, чем обычно, обошлось: все, что ему требовалось для ближнего похода, он себе достал, кое-как починил, сушить пристроил…
Если же честно признаться, то затосковал Славка Комов из-за того, что как раз на сегодняшнее утро выпадал ему черед по мере сил обеспечивать кухню дровами. Хотя и тут, казалось бы, не таилось для него большой беды. Ну, велика ли в том разница — что побираться по дворам, что промышлять топливо? Таскать разве потяжелее. Но, по его, Славкиному, разумению, выходило, что велика. И не в тяжести суть. Потому как всякий, даже самый затрушенный детдомовец знал, что удача в хлопотном дровяном деле зависит уже не только от тебя, а и от того — с кем ты пойдешь и куда.