— Ну и подыхайте вы там все вместе! — остервенело орал в ответ Ивану тоже вскочивший со своего места Валька. — Подыхайте!.. Я тогда один пойду! Да на хрена вы мне все тут сдались, оглоеды?!
— Тише, дети!.. Прекратите!..
— Да пошел ты!..
Валька Щур, прижимая к подпоясанной телогрейке скомканную свою торбу, мелкими шажками отступал к двери, брызгал слюной, взахлеб частил матерным приговором. Тетя Фрося попыталась изловить мальчишку, но по пути натолкнулась на завхоза Вегеринского, чуть не уронила его на пол. Тот охнул, обхватил повариху обеими руками, потянул ее за подол. Она, не глядя, ненароком съездила Семену Петровичу по уху…
Но прежде чем Славку скрутило окончательно, прежде чем повлекло его опять куда-то вдаль от всего этого шума и крика — а отяжелевшая голова паренька медленно, как показалось ему, очень медленно, легла на угол вроде бы докрасна раскаленной теперь плиты, — он еще успел увидеть, успел запомнить на всю свою жизнь, как, затмив мутное пятно лампы, мимо него промелькнуло перекошенное в злобе лицо Ивана Морозовского и как по-лягушачьему широко распялился в неслышном крике белеющий ощеренными зубами тонкогубый рот отпрянувшего к порогу Вальки Щура.
Больше Славка Комов ничего не видел и ничего уже не помнил…
Почему-то в тот день Валентин Яковлевич с самого утра испытывал некоторое недомогание. Страшного с ним, разумеется, ничего не стряслось. Вероятно, менялась погода, прыгало давление, а поэтому он и чувствовал себя несколько не в форме. Проще всего было бы, конечно, в течение дня заглянуть в поликлинику. Однако Валентин Яковлевич опасался напрасно докучать заведующей отделением, громогласной Руфине Семеновне, которая, блюдя его здоровье, потом не отстанет — замучает обязательными процедурами, начнет на работу звонить, если забудешь, — а у него и без того забот по горло. И, поразмыслив таким образов, он просто решил вернуться домой пораньше и как следует отдохнуть.
Ведь и так всю неделю напролет не вылезаешь из редакции, торчишь в ней с утра до вечера, как проклятый! А тут вроде бы подвернулась вполне уважительная причина — грех упускать. Имеет же он в конце-то концов право хотя бы однажды за три года сказаться больным и приехать домой не к полуночи, а как все прочие нормальные люди.
Да-а-а, смешно подумать, но с той поры, как его утвердили главным редактором областной газеты, он позволяет себе подобную вольность, пожалуй, впервые. Ну что ж, пусть хоть раз полосы уйдут в машину без его бдительного редакторского ока…
Правда, номер этот с самого начала складывался как будто спокойно. Все официальные материалы были тщательно вычитаны, остальные стояли прочно, никакой серьезной ломки вроде бы не предвиделось. Впрочем, зам, Афанасий Никитич, старый газетный служака, мог бы прекрасно справиться со всеми неожиданностями своими силами и подписать полосы вместо него. Но Валентин Яковлевич все-таки отнюдь не собирался устраняться полностью. Он был твердо убежден в том, что нельзя давать людям повода для превратных суждений о нем и пускать дело на самотек.
А посему, отбывая из редакции, Валентин Яковлевич просил зама и ответственного секретаря не церемониться, звонить ему в любое время. От домашнего телефона он отлучаться не будет, а сверстанные оттиски и подписные полосы непременно подбрасывать к нему на квартиру — редакционная «Волга» остается в их распоряжении. В общем, он надеется быть постоянно в курсе.
Жена, Елизавета Михайловна, слегка встревожилась столь раннему его появлению дома, Валентин Яковлевич наскоро успокоил ее, заверил, что все в порядке: немножко загрипповал — и только. На кухне, по настоянию жены, он выпил горячего чаю с малиной, потом переоделся, прошел к себе в кабинет, включил телевизор и прилег на тахту.
В эфир давали квартальные итоги областного соревнования передовиков животноводства. Недовольно морщась от нарочито заинтересованного тона отутюженного диктора, Валентин Яковлевич попытался сопоставить в уме произносимые с экрана фамилии и цифры с теми, которые были заверстаны в таблице на второй полосе газеты, но припомнить их никак ему не удавалось. Вставать же и ворошить бумажные завалы на письменном столе было лень. Он повернулся на бок, прикрыл ноги шерстяным пледом, который заботливая жена набросила на спинку стоявшего рядом кресла, и, намереваясь добросовестно прослушать программу, умостился поудобнее…
Спустя десять минут Елизавета Михайловна заглянула в кабинет мужа, ступая на цыпочках, приблизилась к телевизору и осторожно выдернула шнур из розетки, чтобы щелчком выключателя не потревожить отдых Валентина Яковлевича. Пускай поспит перед ужином. Совсем замотался он, бедный, в своей редакции. Нет, что бы там ни говорили, а в облсовпрофе ему было все-таки не в пример спокойнее. Да и стоило ли вообще давать согласие на бесконечную эту нервотрепку?..