В такие вечера ему не работалось. Тихон Ильич часто курил и не засыпал долго, а, лежа на своей жесткой тахте, напряженно смотрел в темноту.
Он не думал тогда ни о жене, которая работала корректором в какой-то типографии, вечно была занята и жила своими, совершенно чуждыми для него заботами; ни о дочери, незаметно превратившейся из ласковой девчушки в полногрудую, коротко стриженную девицу с внимательными и слегка насмешливыми глазами, с которой он редко разговаривал и не знал о ней почти ничего…
А вспоминались ему тогда лишь прошлые поездки, пройденные маршруты, и лица проводников вспоминались, словно он видел их только вчера. Видел он и каменистые осыпи, и едва, приметные тропы, по которым пробирался когда-то с рюкзаком за спиной; и заполненные синеватым туманом распадки с торчащими из этого тумана, как из воды, острыми вершинами елок виделись ему; и деревни с черными глыбами изб; и старые гари, с каждым годом все гуще и гуще зараставшие молодыми березами и осинами; и недавние пожарища, утыканные обгорелыми, мертвыми деревьями, издали похожими на скелеты, розовый иван-чай, буйно разраставшийся на этих пожарищах, — все это видел Тихон Ильич так ясно и отчетливо, что хотелось ему в такие вечера только одного: поскорее управиться с отчетами и уехать…
У магазина Тихон Ильич долго искал по карманам мелочь, ужасаясь и страдая от мысли, что вдруг мелочи этой у него не окажется и придется объясняться с таксистом. А шофер, обернувшись к нему, выжидающе смотрел, как он торопливо роется в кошельке, и небрежно постукивал пальцами по спинке сиденья. Когда же Тихон Ильич в конце концов наскреб-таки недостающие копейки и облегченно выбрался на тротуар, шофер так резко тронул машину с места, что она даже как бы присела на задние рессоры, а колеса ее, пробуксовывая, оставили на асфальте длинные темные следы.
Тихон Ильич посмотрел на мигнувшие у поворота красные стоп-сигналы такси, поправил шляпу и, обходя широкие лужи, на которых с шорохом возникали и беззвучно лопались прозрачные пузыри, заспешил к магазину.
У входа в него громоздились разломанные упаковочные ящики, возвышались сугробы рыхлой бумаги и витых стружек, к ступенькам прилипли цветные этикетки с нерусскими надписями.
Однако в просторном салоне оказалось, чисто, светло и торжественно. С высоких окон полукругло свисали мягкие зеленоватые шторы, под потолком бледно сияли лампы дневного света, а вдоль стен, теснясь друг к другу, ровными рядами стояли поблескивающие темным лаком пианино.
Что-то великолепно-парадное и вместе с тем отчужденное было в холодном сверкании полированного дерева, в ниспадающих складках штор, в благоговейной, какой-то церковной тишине этого пустого салона, крашеные стены которого водянисто отражали лиловый свет негромко зудящих зарешеченных газовых трубок, подвешенных к потолку.
А Тихону Ильичу, как только он вошел сюда, припомнились почему-то захолустные железнодорожные станции, промозглые залы ожидания, заставленные неудобными эмпеэсовскими скамейками с высокими прямыми спинками, с пыльными фикусами в кадках, непременным бачком с кипяченой водой на табуретке в углу, с помятой алюминиевой кружкой на цепи, и как он долгими осенними ночами маялся на этих неудобных скамейках в напрасных попытках согреться и уснуть.
Он почувствовал вдруг ту бесприютную дорожную отрешенность, которая охватывала его на маленьких северных станциях, где просиживал он иногда по суткам, дожидаясь поезда и стойко перенося все невзгоды и неудобства, выпадающие на долю лесозаготовителей из степных колхозов, сезонных леспромхозовских рабочих и загулявших отпускников.
Тихон Ильич огляделся, будто рассчитывал увидеть где-нибудь повыше облупленного окошечка билетной кассы извлечение из правил проезда по железным дорогам страны, понурую очередь под ним, косо приклеенные плакаты, призывающие граждан не рисковать жизнью, но не было здесь ни облупленного окошечка, ни очереди, ни плакатов.
В глубине салона висела табличка: «Оформление в кредит», и сидел там, под этой табличкой, за низеньким столиком молодой человек в черном костюме, и волосы у него были черные, блестящие, разделенные тонким пробором.
Тихон Ильич неуверенно направился к нему, а молодой человек, не вставая, вопросительно посмотрел на него снизу вверх и, очевидно что-то решив про себя, вежливо сказал:
— Если вам в кредит, подождите минуточку. Сейчас товарищ придет, и мы все оформим. Пока можете выбирать — отечественные напротив.
Молодой человек легонько кивнул, и артистическая «бабочка» у него под подбородком хрустнула отчетливо и сухо.